Странно устроена человеческая память: быстро забывается негатив и долго помнится светлое, доброе, смешное! Вся реанимация с ее ежедневными кошмарами почти забылась (правда, по ночам иногда еще просыпаюсь в холодном поту оттого, что кто-то из моих больных «уходит», а я бессилен!), зато жизнеутверждающие эпизоды всплывают в ярких деталях, будто все происходило вчера.
Ночь. Сижу в ординаторской и пью кофе. В отделении четыре пациента: два послеоперационных, беспроблемных; еще один – ожоговый, бесперспективный и больная с острым отравлением – моя война. Эту женщину мы целый день «пользовали»: гемосорбция, «искусственная почка» – до жопы! Мочи нет, состояние крайне тяжелое, кома. Очень смахивает на вариант «Сушите весла»! А жаль - молодая баба. Несчастная любовь, истерики, измена, ревность, стакан уксуса – всем привет! За редким исключением показательного суицида у пятнадцатилетних, женщины более легко и решительно расстаются с жизнью, чем мужчины. Только не моментально, и не тайком, а на виду, чтобы всем стало стыдно!
Молодец, блять, уксус что надо, да и дозняк подходящий: ожоги гортани, пищевода, желудка и приятный бонус – острая почечная недостаточность! И вот лежит эта голая роскошная бабища, умудряющаяся быть красивой даже с торчащими изо всех щелок трубками и катетерами, и медленно, но верно умирает. За нее дышит аппарат и, очень на то похоже, что она скоро отдуплится, несмотря на все современные технологии и методики. Все-таки, когда Тот создавал женщину, то не подумал, что она будет нелепо сочетаться с уксусной эссенцией.
А я теперь сижу и думаю о том, что эта женщина могла бы быть счастливой с другим, быть любимой, рожать детей, растить их, стать бабушкой, и тут…
Стук в дверь.
- Андрей Николаевич, последние анализы из лаборатории, - ну почему медсестры летом надевают халаты на голое тело?! Стараюсь сосредоточиться на результатах – они говеные. Если не случится чуда, то завтра-послезавтра, этой женщины не станет. – Кофе так вкусно пахнет…
- Хочешь кофе? Ничего, что уже третий час?
- А мне все равно до утра.
- Ну идем в «почку», я заварю тебе фирменный – «Тревожное чувство».
- Мне ваши сестры про него рассказывали.
- Вот, ябеды! Я им завтра устрою.
Готовлю кофе, пока сестра обходит больных. Вроде все спокойно, хотя, со мной дежурить в ночную смену мало кто соглашается – по их мнению, я притягиваю работу. То военный самолет грохнется на посадке и реанимация госпиталя, не справляясь с поступлением, отправляет полутрупы к нам; то троллейбус перед самым Новым годом ебанется в столб… Сам ни минуты не сплю и сестры, естественно, тоже. Но они-то утром сменятся и разойдутся отсыпаться по домам, а мне еще весь день пахать. Все равно мне нравится моя работа! Может оттого, что мне всего 26 лет, и Тот наградил лошадиным здоровьем? А, может, оттого, что мне нравится соперничать с Тем: Он говорит: «Нет!», а я огрызаюсь: «Посмотрим!»
Сестра возвращается, и я протягиваю ей маленькую дымящуюся чашку.
- Ух ты! Действительно – «Тревожное чувство». Где вы научились так готовить?
- Арабы в институте поделились родовым секретом.
- Да?
- Да.
Она наклоняется, чтобы поставить чашку на столик, а я вынужден лорнетировать ее налитые груди с неправдоподобно-длинными сосками. Она смотрит на меня и в этом взгляде абсолютно все, что мне надо знать о женщинах. Я подхожу и обнимаю ее за тончайшую талию, потом целую волосы, пахнущие пенициллином – мы все здесь пропахли каким-нибудь мерзким запахом, - но именно сейчас пенициллин пахнет в тысячу раз лучше, чем самый изысканный парфюм!
Она сама скидывает с себя халат, потом сдирает с меня операционное белье. Мы даже не гасим свет и не закрываем дверь. Сестра проворно разворачивается и наклоняется, упершись руками в кафельную стенку. При этом ее тело становится похожим на упавшие песочные часы. Она едва сдерживает крик, лишь стонет и что-то шепчет – слов не разобрать. Плевали мы на смерть, которая ходит по коридору через стенку! Срать мы хотели на то, что она может зайти и помешать нам! Пусть знает, что есть на свете люди, которые ее не боятся, более того, мешают ей по-крупному, срывая все ее планы. Мы делаем это лишь для того, чтобы она знала: по крайней мере, два человека в этом здании именно сейчас имеют ее во все отверстия и стонут от пьянящего чувства победы над ней! Пусть и короткой.
А потом эти люди снова будут сидеть над умирающими, менять им «капельницы», отсасывать жидкость из бронхов, переливать кровь, расстраиваться, что нет мочи.
Потом они пойдут в курилку, и будут молча курить. Потом она задерет халат, и все повторится, только с еще большим чувством! А утром она сдаст смену и пойдет к себе домой. Или к мужу. Или к другу. А я останусь, чтобы снова подключать «искусственную почку», приговаривая как заклинание: «Прорвемся, не бзди! Ты только не бзди и немноженько мне помогай»!