Аксинья Норманская ПАМЯТИ ДЕДА... Кажется, что он был всегда. Даже тогда, когда по всей исторической правде, подтверждённой театральной летописью, он жил и работал за тысячи километров от Севастополя – настолько неразрывны за эти двадцать пять лет стали понятия «Гранатов» и «театр флота». Наверное, когда-то он был другим – но даже на фотографиях полувековой давности он именно такой, каким видели его сегодня: на репетициях, в кабинете, в ложе на премьере. Настоящий красивый театральный зубр. Фантазёр. Романтик. Хитрый и коварный. Наивный и по-детски уважающий шоколад. Очень мудрый. Почти единственный из уникального поколения БОЛЬШОЙ театральной эпохи, когда и деревья, и люди, и страсти были БОЛЬШИМИ. Он Жил и Работал – после того, как всех больших динозавров нещадно перемолотила коммерческая шоу-мясорубка и всё большое наследие было по-шакальи растаскано ловкими гиенами «нового искусства». А он восседал в кресле своего нерушимого театрального царства уже четверть века – вечно укутанный плотной завесой сигаретного дыма: через такую «санитарную полосу» не видно грязи и мелкой возни. На столе – всегда своя, гранатовская экосистема: бумаги, эскизы, обрывки, на пачке сигарет что-то зарисовано и… десятки кроссвордов. На каком-нибудь мудрёном слове «окапи» к нему приходило решение нового спектакля. Он всегда ревновал к приглашённым режиссёрам. Ещё как! Изобретательно, с огоньком, затаив дыхание, нервно чередуя сигарету с леденцом от курения. Но всё равно приглашал самых лучших. Самых рискованных – рискуя всегда больше, чем они. Он всегда прощал интриги – и себе, и другим: ну а что же, игра! игра!!! Прощал - но – никогда не поощрял. Он знал, что обязан оставаться Большим - чтобы Большим оставалось его дело. Он вынес на себе столько, что хватило бы на сотни жизней – но о самом тяжёлом молчал или говорил сухо и скупо, как, например, о четырёх годах войны и роковом ранении под Балатоном, чуть не сделавшим его глухим и немым. Конечно, объективно у Деда было много сложных врачебных диагнозов – но никто из нас никогда не видел его больным и унылым. По документам Дед прожил 88 лет – но он никогда не был старым. Официально он не служил в театре с 2009 года. Но он никогда из театра не уходил…