Обнять весь мир...
Сугубо своими, дарованными Провидением путями трепетного служения флотскому братству, с осознанием незыблемости высокого нравственного закона в душе идут по жизни главные герои Николая Северного (это псевдоним талантливого севастопольского прозаика Николая Маслова), издавшего в 2012 году венок повестей "Дороги романтиков".
...В предисловии к знаменитым "Поющим в терновнике" К. Маккалоу идет рассказ о птице, которая поет лишь раз в жизни. В "момент истины" - на подлете к терновнику, она, не щадя себя, выбирает самый длинный и самый острый шип, который, даже не дрогнув, пронзает ее сердечко насквозь. И в этот миг птица исторгает в предсмертных муках несравненную песнь... Главный тезис притчи: все прекрасное в подлунном мире покупается ценою жизни через великие страдания...
Николай Северный в повестях "Романтики", "Честь имею...", в фантастической новелле "Последний полет штурмана Горна" и в рассказе "Лунная соната" наделяет своих ведущих персонажей, сызмальства бросивших вызов гиподинамии, неистребимой жаждой полноценной, неспокойной жизни во имя достижения светлых идеалов. Его герои стремятся хотя бы дотронуться до своей мечты и спеть главную, но отнюдь не лебединую песню, ибо хорошо осознают цену Жизни.
...Кому не взгрустнется хотя бы на миг от сопричастности к печальной мелодии, струящейся между строк новелл "Темных аллей" Ивана Бунина? Эдакая кристальная ностальгическая тоска по ушедшей юности, трогательный гимн чистой, полной романтики, но, увы, уже растаявшей любви...
Нечто подобное испытываешь, листая страницу за страницей исповедальные повести Николая Северного.
Но начнем с рассказа. Несомненно, все, о чем пишет автор, сугубо автобиографично. В том числе и "страдания молодого Вертера" - зеленого голландца-новобранца выпечки середины 50-х годов прошлого века, курсанта ВВМиУ в Севастополе Николая Матвеева. Он по назначению попадает на практику на маленький, но верткий "охотник". Чередой перед читателем проходят типажи флотских "паханов": вездесущего, вечно насупленного боцмана, капитана корабля, "сатрапа" Хабиуллина и главстаршины Алексеева, отменного флотского спеца и вечного опекуна салажат вроде Коли...
Развязка этого сюжета идет "нога в ногу" с нарастанием пика свирепости его величества Ветра, образ которого доминирует в повествовании по мере усиления мощи морского шторма, захватившего в ледяные тенета "скорлупку", как называет автор тот корабль, где довелось буквально вымучивать подвахту неоперенному гардемарину...
Ему, с трудом дотащившемуся с палубы в кубрик, как говорят, "на полусогнутых", к самому горлу физически подступает ужасное осознание возможной скорой гибели в морской пучине. Парень замирает, свернувшись в калачик, запутавшись в цепях страха... И тут в тесное помещение каюты как-то буднично и спокойно вливается из динамика голос московского диктора, неспешно повествующего о необыкновенной жизни Великого Глухого - Бетховена. И как бы где-то рядом, чуть ли не за перегородкой, ненавязчиво возникают первые, пока слегка декларативные, как бы приспосабливающиеся к непривычной аудитории живые, трепетные, волнующие октавы "Лунной сонаты". И, радостно приняв их в свой сумрачный мир, объятый ужасом, Николай тут же ощущает в душе неуклонно нарастающее, мощное, умиротворяющее, нет, не дуновение, а как бы стеною встающее чувство "Великого Противостояния", как некогда это же самое обозначил в своей повести Лев Кассиль... Противостояние тому ужасающе могучему штормовому ветру, готовому зашвырнуть "охотника" в разверстое жерло осатаневшей морской стихии.
..."Лунная соната" волшебным образом утихомирила свинцовые, злобно встающие на дыбы волны, терзающие Колькин кораблик, и в конце концов "стреножила" их. Разумеется, в сердце и в сознании Николая, который выходит наконец-то из оцепенения, освобождается из клещей липкого страха, окончательно уверовавши в победу лучезарной гармонии матери-Природы. И это было сдачей его первого экзамена на зрелость...
Повесть "Романтики", кажется, имеет типичный зачин и вполне узнаваемый сюжет. Молодой человек, полный сил и надежд, чей кумир - пионер Арктики Фритьоф Нансен, случайно оказывается рядом с попутчицей Наташей на теплоходе "Колхида", идущем в Севастополь...
Начало 60-х... Детям войны, которым довелось жить уже полноценной взрослой жизнью в те годы, хорошо памятна атмосфера неведомого аромата неизвестного дотоле цветка, который называется Свободой, давно раскрывшей крылья на Западе. И многие из нас, живущих тогда в СССР, уже начинали поиски своей высшей свободы, своего выстраданного закона, который оправдывал бы личную оригинальность...
Именно таково мироощущение героя повести "Романтики". Он и его спутница Наташа, отворивши друг другу тайники сердца, теряют чувство времени, не замечают, как их судно ошвартовывается у севастопольского причала. Они с упоением находят в тысячах мелочей их личных жизней теперь уже радостное на двоих, такое общее начало, которое восхищает и порождает зябкую боязнь потери...
Девушка ведет своего нового знакомого по десятку улиц и закоулочков Севастополя, и читатель с удовольствием отмечает сегодняшние перемены в их порой навскидку и неуловимых для сравнения очертаниях...
Кажется, вот-вот грянет финал фортепианной пьесы Дебюсси "Лунный свет" - и сердца влюбленных сольются в откровенном признании, в стремлении теперь идти по жизни вместе...
Но автор неожиданно оставляет нас в раздумье на предпоследней странице открытой книги: влюбленные расстаются...
И что далее? Куда нам плыть? Что домысливать? Кто-то все-таки свернет на "Темные аллеи", а кто-то может так и остаться один на один с собой, как тот гумилевский конквистадор, который в конце концов "дерзко и спокойно" предложит Смерти "поиграть в изломанные кости". Такой вот авторский финт...
В повести "Честь имею..." мы окунаемся в атмосферу грозовых "переменчивых" 90-х, в общество, которое фатально никак не может похвастать профессиональным институтом демократии, а потому государство - не корабль, а лодка, которую раскачать ничего не стоит...
Случайная встреча героев повести выводит их на взволнованный диалог о судьбах России, о путях и путах уже бывших союзных республик, наконец о судьбе Севастополя. Им, взращенным на излете формирования последнего советского поколения бессребреников и романтиков, жутко осознавать, как рушится на их глазах вместе с авторитетом Компартии и многое из того, что служило фундаментом общечеловеческих ценностей. У них мерзко на душе, когда они наблюдают, что все лучшие дороги в городах страны ведут к дворцу мэра. Они не в силах что-то серьезно изменить, видя, как макиавелевое племя "кремлевских неомечтателей" цинично опускает Россию в коричневую канаву эпохи "развитого феодализма" с возвышением беспредельщиков, высиживающих свое сытое будущее на яйцах Фаберже, - новоявленных нуворишей и нуВОРИШЕК... И герои Николая Северного с ощущением пассажиров лифта, сорвавшегося "с катушек", вдруг осознают, что трансплантация совести, как и трезвости, увы, у нас невозможна!
И все же на этой, круто политизированной волне повествования, опять же с нежностью и неизменным преклонением перед ведущей жрицей Любви - Женщиной, автор возвышает на пьедестал чистые, благородные отношения людей, решивших из всего первостепенного, что находится уже на грани уничтожения, взять под защиту главное - Любовь...
Последний полет штурмана Горна"... Невольно возникает ассоциация с "огнедышащим" мысом Горн, где издревле держат суровый экзамен на стойкость в борьбе с вечно ревущими волнами - "горгонами океана" - мореходы всех времен и народов. И автор, как мне кажется, вполне намеренно именно так назвал главного героя фантастической повести.
...Преодолев толщу восьми столетий, устремленных к концу третьего тысячелетия нашей эры, Николай Северный виртуалит читателя в своей фантастической повести на плато неведомой планеты из созвездия Северная Корона... Человечество давно уже забыло, что это такое - поднимать на Земле заоблачные цены на все, что необходимо для нормального бытия людей, колонизировало сотни уголков Вселенной, где возможна жизнь. Однако на фоне совершенно изменившихся условий существования человека Земли, невероятно расширившихся возможностей сохранять для людей молодость и не думать с тоской о завтрашнем дне, одно, лишь одно не претерпело никаких метаморфоз... Это, как и тысячи лет назад, - страсть, нетерпение чувств, горечь разлуки, измена, радость обретения близкого человека, наконец светлая, неизбывная печаль-тоска по расставшемуся с жизнью любимому. Все это никогда, по мнению автора, не уйдет от нас.
И нет смысла выдумывать Америку. Завершим наш обзор такой вот сентенцией Николая Северного: "Всю жизнь мы движемся к своей заветной и труднодостижимой цели. Но когда приходит твой черед, понимаешь, что все это в тебе самом. И незачем искать это где-то вдали от родных мест..."
...Заблудился я в небе - что делать?
Тот, кому оно близко, ответь!
Осип Мандельштам мучительно терзался этим вопросом. Выходит, Николай Северный, на наш взгляд, оказался почти рядом с истиной. Он призвал следовать совету бессмертного Поэта:
...Но ты иди вперед, не отступая,
Дорогой одиноких и отважных!
...Как тут не "опереться" на первого "космонавта" от философии Иммануила Канта: "Две вещи на свете наполняют мою душу священным трепетом: звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас"...
