СМЕРТЬ РЕДАКА. Вчера мне чуть не дали Премию… Не так, чтобы уж очень престижная и на слуху, но, без малого, две штукаря гринов, мне бы в самый раз, да и вовремя (алименты, рассрочка, ссуда в банке, байк в ремонте, коза в кожвендиспансере – много чего). Но не дали вот из-за этого… редака, причем, редкостного, притом – моего! Как мне «стукнула» после голосования и церемонии награждения победителя подвыпившая секретарша Рита, «Олег Афанасьевич всему жюри сказал перед голосованием, что ты… хам и нестабилен. Тогда все стали переголосовывать, вот Премия и досталась этому бездарю… Урюпову. Я думаю, что это – несправедливо. Между прочим, я сегодня и завтра одна – дети уехали к бабушке». В этот же момент что-то мне подсказало, что надо выпить и устроить дебош. Я даже начал придумывать тост, который скажу в адрес Лауреата Урюпова, его мамы, его свиноподобной жены, которая весь вечер демонстративно заталкивала перманентно выпадающие вымена в леопардовый лифчик, больше напоминающий парашюты для БТРов. Я негодовал на Урюпова, поэтому, когда слово дали мне (а мне они его все же дали после моих угроз, что я «не буду ждать милости от природы»), то я сказал все: и про алименты, и про ссуду, и про лямблиоз – все! Единственное, что я забыл сказать, так это то, что мой редак, который хвалит меня каждый вторник на планерках и ровняет на меня весь коллектив, так вот этот Олег Афанасьевич – тля на моей glans penis. И я выпил. А потом еще вдобавок и спел в микрофон под караоке. Автомат поставил мне «5», а эти… «литераторы» аплодировали и кричали «давай еще»! .уюшки! Петь еще я не стал из вредности и сосредоточился на том, кому бы дать ...изды. Жене Урюпова не хотелось – у нее уже есть. Самому Урюпову?.. Как вариант, но позже, если не забуду… Тогда – кому? И я выпил. В какой-то момент мне показалось, что это я получил премию, а теперь угощаю своих недоброжелателей и завистников выпить-закусить. На две штуки, между прочим! Такая вот широкая душа. Это меня поначалу примирило, и я перестал думать о дать .изды. Нет, о .изде я не переставал думать, несмотря на возможный лямблиоз, но о том, чтобы кому-то ее дать, я перестал думать. И снова выпил. Меня окружили литераторы и опять попросили произнести тост. Я смалодушничал и пошел у них на поводу. И ведь вот, что я сказал: «Вир зинг партизанен, габен ин дойчленд зольдатен гешлоссен»! Все отозвались громоподобным «Гитлер капут!" и мы выпили. К слову, я никогда не был в плену, в партизанах, я не был немецким холуем и даже не учил немецкий в школе. Просто я сказал, как думал в тот момент. Спустя мгновение ко мне подошел Отто Вейнингер и похвалил за хорошее произношение! В его глазах стояли слезы. И он спросил: «Тебе и вправду нужны эти гребаные деньги?». Я долго думал, раскачиваясь из стороны в сторону, и все-таки дерзко ответил: «Представь, да! Представь…». И тоже заплакал, но уже на его плече. От обиды за Урюпова, которому через восемнадцать минут мне надлежало дать ...изды за мой же счет! Вейнингер отрепетированным жестом достал из бокового карманчика своего щегольского смокинга конвертик, в котором, как могло показаться, лежала моя премия до копейки! Точнее, до пфеннинга, ведь премия была не в баках, а в дойч марках в пересчете на грины по курсу Дойче банка 1853 года. «Зачем?» - Спросил я одними глазами красавчика Отто. «Затем, что мне сегодня предстоит застрелиться. К чему мне деньги, премии, женщины?!» - Ответил мне своими синими арийскими глазами Вейнингер. «Тем более, что по моему разумению ты достоин Премии Дойче банка, а не этот Урюпофф» - продолжил он беседу одними глазами. «Кто такой Урюпофф, а кто такие мы с тобой? Вейнингер и Бабанин не нуждаются в поощрениях, верно?» - Лукаво глазами спросил он и пошел, ему пора, надо стреляться, а время идет. А я стоял посреди переполненного зала и задумчиво вертел в руках конверт, на котором черным фломастером было написано, но нервно зачеркнуто - «Бабанин», а чуть ниже, неуверенно, но синим было выведено «Uryupoff». И я пошел за сатисфакциями искать Урюпова, но нашел редака – он лежал перед входом в круглое метро «Новослободская», и из его рота и носа выдувались пузари. «Кто-то дал ему ...изды», - молча подумал я. – «Но не я, ведь я получал премию из рук самого Вейнингера! А это вам – не хухры-мухры». Над поверженным Олегом Афанасьевичем склонились в почетном карауле трое ментов в форме Маяковского, Хэмингуэя и Фадеева со следами огнестрельных ранений в головогрудь и в брюшко. - Будешь понятым? – спросил меня Фадеев. Снова глазами. - Нет, - рявкнул на него я, но только ротом, отчего образовался пар. - Понятно, - пробубнил Фадеев. – А четвертым будешь? - Будет! – Оскалился глазами Маяковский. - Этот? Этот будет, - парировал прищуром Хэм. - «Этот», может, и не будет, а я – будет, - сквозь пузыри из носа и из рота прошипел Олег Афанасьевич *** - И вы хотите, гражданин Бабанин, чтобы я это… эту ...уйню пришил к делу? – Строго спросил меня оперуполномоченный Валентин Валик. К счастью, он говорил со мной не глазами, а ротом, поэтому я его не совсем понял, иначе бы…