- Господи, я люблю Ло!!!
- А что она дала тебе такого, чего не дала другая?
- Она дала мне все, и даже больше. Она дала мне самого себя, Господи!
- Врешь! Она только крала то, что дал тебе я. Никогда больше не подпущу ее к тебе, никогда!
- За что?! За что, Господи? Она невинна!
- Хочешь расскажу, как она обманывала всех, и ты не исключение.
- Я все это знаю.
- Все? Ты не знаешь и сотой части из того, что знаю я.
- Это же не главное, я давно ее простил. Прости и ты!
- Простить? Уж нет! «Ад должен быть еще на земле» – твои слова?
- Мне жаль, что я так сказал.
- Ты уже сказал, а я услышал. Для нее все очень скоро закончится.
- «Бог не прощает, когда человек на земле кого-то любит больше, чем его! Тогда он и забирает одного».
- Кто это сказал? Я спрашиваю: кто?
- Она… кажется…
- Нет, она этого не говорила.
- Она обязательно это скажет! Немного позже. Я знаю, что она так скажет, Господи!
- Чего ты хочешь от меня?
- Ее.
- Любую?
- Да.
- Подумай, прежде, чем повторить.
- Я хочу только ее, больше никого!
- Иногда и мне становится страшно за… тебя и за… себя! Что в ней такого, скажи? У нее же кривые короткие ноги, а ты, я знаю, любишь другие.
- Я люблю только ее ноги!
- Да у нее сиськи меньше, чем у ребенка!
- У нее самые красивые груди на земле!
- А ты смиришься с тем, что у тебя никогда не будет детей? Никогда, понимаешь?
- Смирюсь. Уже смирился. Если она будет рядом, то мне никто не нужен.
- Вы уже несколько жизней подряд терзаете друг друга и что?
- Мы? Мы не первый раз с ней? Это правда?
- Да, к сожалению. И ничего у вас путного не получалось ни тогда, ни сейчас. Так зачем все повторять?!
- Мы всегда чувствовали, что с нами все уже было. И от этого нам было как-то спокойно за будущее.
- Будущее?! У вас его…
- Господи! Не надо, прошу тебя! Весь свет против нас восстал, еще и ты?!
- Хорошо, повтори свою просьбу, я хочу услышать этот бред. Только помни, что «все желания имеют скотскую привычку сбываться»! Ты сказал, не я.
- Господи, я хочу быть с этой женщиной, что бы ни случилось! Только с ней, больше ни с кем!
- Ни с кем?
- И… с тобой, Господи.
- А если бы я попросил тебя выбрать из двоих? Тьфу ты!
- Ты не сделаешь этого!
- Не сделаю, ты прав. Но искушение порой возникает, глядя в твои глаза. Будет, как ты сказал.
- Я!.. Я люблю тебя, Господи!
- Не только меня! Иди с глаз моих!

Мы с Ло сидим на краю отвесного обрыва и смотрим вниз, туда, где плещется и искрится море. В том море отражаются луна и звезды, те самые, которые над нашими головами. Мы сидим и молчим, будто нам нечего сказать друг другу.
Нагота Ло в лунном свете отливает зеленовато-голубым светом, а в глазах, точнее, в слезах мерцают разноцветные огоньки. Такие же, как и в море глубоко под нами. Мы сидим обнаженные, но не чувствуем холода, потому что мы совсем рядом, на расстоянии тихого шепота.

- А, вдруг, не получится, Маслов? Вдруг опять все повторится? Или мы потеряемся и не найдем друг друга? – Ло грустно смотрит на меня, и в этот момент слезинка срывается с ее век и, пронзительно звеня, летит в пропасть.
- Нет, Малыш, я знаю, что в этот раз повезет – я почти уверен.
- В прошлый раз ты тоже говорил, что все будет по-другому, а на самом деле где мы оказались?!

Меня бьет озноб, когда я вспоминаю, как точно так же мы сидели на этом обрыве и долго не решались отправиться в путь. А когда решились, то путь оказался коротким, печальным и болезненным. Вместо того, чтобы… мы оказались в Треблинке! В разных очередях, медленно двигающихся к серым зданиям с высокими трубами, из которых валил густой дым с сажей. И все-таки, мы узнали друг друга! Мы не разминулись в той жизни и были вместе. Пусть недолго. Пусть на расстоянии в сто двадцать метров, разделенные взбешенными овчарками и солдатами SS. Но мы успели стать целым до того момента, когда превратились в густой дым и в тлеющую золу.
И вот мы снова здесь, здесь, где все начинается. Для нас, по крайней мере. И снова Ло немного боится, а мне нечем ее утешить. Я беру ее руку в свою, она вдруг не выдерживает, бросается ко мне и жалобно плачет. Плечики ее подрагивают, а все тело бъет озноб:

- А вдруг мы не встретимся, Маслов?! Вдруг не найдем друг друга? Я не смогу без тебя, понимаешь?! – Она рыдает, безвольно размякнув. Я, сглатывая слезы, – ее и свои – молчу. Я не могу ответить наверняка, что нас ждет на этот раз. Я не хочу обманывать ее, и не хочу больше возвращаться сюда, на этот обрыв, к этому морю под этим небом!
- Он нас не оставит,- пытаюсь успокоить самого себя.
- Не оставит?! – Ло отдернулась от меня, растерла по щекам слезы и вдруг пронзительно заорала: - Да Он только и делает, что убивает нас! Вместе и поодиночку. Причем, с каждым разом все более изощренными способами. То гильотина, то авиакатастрофа, теперь вот… газовая печь. Маслов, он нас предал!
- Тише ты, Ло! Разве можно так о Нем?!
- А как? Пусть слышит и знает, что я его не боюсь! – Она вдруг вскочила на ноги и закричала куда-то вверх: - Я не боюсь тебя, слышишь? За что нам все это, за что? Мы же хотим только одного - прожить вместе обыкновенную человеческую жизнь! Одну на двоих. Разве мы многого у тебя просим?
- Ло!..
- Что «Ло»? Разве мы не заслужили этого – обыкновенной человеческой жизни?!
- Значит, нет. А ты не боишься, что, когда мы будем вместе без всяких испытаний и трагедий, то…
- То что?
- Не вспомним, что именно этого и просили здесь у Того.
- Это же так здорово – жить вместе, как обыкновенные люди, а не сигать с этого хренова обрыва, не зная, где вынырнем и найдемся ли! Да и будет ли вообще что-то, когда мы спрыгнем. Вдруг, у него очередная шутка такая: вы прыгайте, но там вместо воды – бетон! Ты не боишься такого расклада?
- Он не может так поступить…
- Хорошо, хорошо, я согласна! Заодно и проверим. Но учти, я умру, если там не будет тебя, и это будет на Его совести.
- Я найду тебя, где бы мы ни оказались. Я люблю тебя, Ло! Я тоже не смогу без тебя.
- Я тебя обожаю, мой милый! Ладно, поехали!

Она берет меня за руку и смело подводит к самому краю. Ветер развевает наши волосы так, что они сплетаются в одну гриву.

- Только пообещай, что ты меня обязательно узнаешь! – Ло обвивает руками мне шею, становится на цыпочки и кладет голову на плечо. – Не потеряй меня, Маслов, не потеряй, иначе…
- Как мы найдемся, Ло?

Она озорно смотрит мне в глаза и сквозь смех говорит:
- Для тебя я буду Ло!
- А как тебя будут звать?
- Не знаю, какая разница? Запомни только одно слово: «Ло»!!!

Небо, усыпанное звездами, опрокинулось и оказалось под нами, а над нами – лунная дорожка на штормящем море. Казалось, будто мы не падаем, а взлетаем ввысь. Впрочем, какая разница, ведь за руку меня держит Ло! Моя Ло!

***

Не мог отказать себе в удовольствии – снять эпизод с разбивающимся на «джипе» героем в том месте, где он был описан. Перекресток в центре города, напротив ее офиса. Нет, я не думал о ней, будет ли она в этот момент на работе, и, вообще, в городе ли она – я снимал кино, и мне казалось, что я восстанавливаю нашу жизнь. Мне она нравилась! Мне нравилась «Ло» – эту актрису я нашел случайно по картотеке одного агентства. Увидел глаза на фото и тут же пригласил на главную роль. Глаза меня не обманули – это была точная копия Ло! Манеры, поведение, оценки, детская непосредственность, коварство – все! Будто ее клон, или однояйцевый близнец.
А вот с выбором актера на роль себя мне не везло. Я не добивался портретного сходства, хотел лишь одного: чтобы он дышал, как я, точнее, как я представляю себя, дышащего, со стороны. Очень трудная задача – можете попробовать.
После бесплодных поисков я готов был плюнуть и забыть, или играть самому. Второго мне хотелось меньше всего, все шло к развитию событий по первому варианту, но я уже подписал договор с продюсерами и даже успел получить аванс, который, разумеется, быстро просадил. Тогда я «отморозился» от поиска актера, переложив эту миссию на плечи помрежа и продюсера. Через неделю меня пригласили на утверждение. Я мельком взглянул на парня, курившего в кресле, в его глаза и… охренел! Это был Маслов! Такой, каким я представлял героя – ни лучше, ни хуже.

- Здорово! – Небрежно изрекло это нахальное зеленоглазое чудовище, вальяжно протянув руку для приветствия. – Тоже на пробы?
- Ну… да, - опешил я. – И ты?
- Выдернули. Я даже сценарий не читал, наверняка «чернуха».
- Почему? - Обиделся я.
- За искусство столько не башляют. Остается надеяться, что в кадре не придется сосать член у ниггера. А ты читал?
- Краем глаза.
- Ну и?..
- Сопливая «лав стори». Но откровенные сцены есть.
- Не с ниггером?!
- Ты расист? В сценарии много сцен с главной героиней, так что максимум – кунилингум.
- Ну это куда ни шло, - успокоился зеленоглазый хам. Он внимательно взглянул на меня: - А портретное сходство между нами есть. Из какого театра? Или типаж?
- Типаж.
- О, тогда наверняка утвердят тебя. Мне на собеседовании сказали, что режиссер «со странностями», не любит театральных. Дескать, они без наигрыша не умеют. Балбес!
- Кто?
- Режиссер. Слушай, пригласили к двум, а сейчас уже десять минут. Какие-то нехорошие у меня предчувствия. А тут, как назло, «хруст» нужен позарез – за новую квартиру хозяева требуют на год вперед. Ладно, я еще перестраховался сериалом; деньги там, правда, не такие реальные, но хоть что-то. Будешь? – Моим же движением он вытащил из кармана джинсовой куртки знакомую до боли флягу. Откручивая пробку, я молил Бога, чтобы там был коньяк. Там был коньяк! Я сделал маленький глоток и вернул флягу. Во рту остался резкий вкус дагестанского коньяку, а в голове радостно пульсировала мысль «Это он!!! Это – я!!!»
- Как тебя зовут?
- Юра.
- Надеюсь, не Бабанин?
- Коваль. А тебя?
- Андрей Маслов.
- Стоп! Ведь и режиссера зовут..!
- Считай, что за квартиру ты уже заплатил.

За два месяца мы отсняли все московские эпизоды, и группе под улюлюканье и аплодисменты было объявлено, что весь сентябрь, октябрь и половину ноября мы проведем в Крыму.
И вот Севастополь… Разрешение на съемки от городских властей мы получили всего на два дня, поэтому старались снимать эпизод оперативно. Милиция перекрыла все движение, приготовленный для битья «митсубиси» обреченно поглядывал на угол дома, в который ему предстояло врезаться через несколько минут. Пиротехники и каскадеры еще раз проверяли заложенные заряды и крепежи. Юрка стоял рядом со мной и переживал, переминаясь с ноги на ногу.

- Слышь, Андрей, может не стоило бы так с ним, а? Он похож на старую кобылу, которая чувствует, куда ее ведут.
- Ты предлагаешь на ней детей катать?!
- Не детей, но… А, ладно, все равно сделаешь по-своему. Вы, режиссеры, все деспоты и садисты. Тогда уж давай я на ней вляпаюсь?
- Ага, завтра! Мне нужен герой без гипса. Все, приготовились!
- Внимание, приготовились! Работаем тремя камерами! Всем машинам на исходные точки. Без команды никто не начинает! Готовы!
- Поехали?
- Начали!

Кино – великая штука. Закусив губу, я наблюдал, как джип сорвался с места и, едва не врезавшись во встречные машины, выскочил на парапет и со страшным скрежетом влетел в угол дома. Мне казалось, что я заново вижу свой сон, который уже снился, я заново испытываю все испытанное много лет назад. К искореженной машине сбежалась массовка, подъехала «скорая» и менты. Несколько человек вытащили из скомканного кузова «бездыханое», «окровавленное» тело каскадера. Все, как в жизни, чуточку страшнее от реальности происходящего на твоих глазах, с твоим участием.

- Ты доволен?

Я обернулся: позади стояла Айна и… плакала! Она подошла ко мне и по-детски уткнулась в плечо, не перставая плакать:

- Почему все так страшно? Почему, Маслов?

С тех пор, как она была утверждена на роль, я попросил называть себя Масловым. Для более полного вхождения в образ.

- Ты не боишься, что описанное в сценарии через наше кино может придти и в жизнь?!
- Нет, не боюсь. Потому что все уже пришло в жизнь давно, без нашего участия. Мне остается только реконструировать с максимальной правдивостью.
- Мне грустно, Маслов!

А народ, собравшийся вокруг джипа, радостно обсуждал увиденное. Костик – каскадер бравировал перед зеваками и оттирал с лица и с куртки киношную кровь.

- Вот и вспомни свои теперешние чувства, когда мы начнем снимать сцену в морге. От этих трогательных слез надо в момент, через микропаузу изумления, перескочить в бешенство, а оттуда в…
- Любовь? Я понимаю, зачем ты мне все это показываешь. Очень зрелищно и чувственно, но жестоко! Прости.

Айна вытерла слезы и ушла в актерский вагончик.

- Видеоконтроль будешь отсматривать?
- Нет, Серега, я тебе верю. Тебе –то как?
- Нормалек! Дыма маловато было. Ладно, наберем планов с трех камер.
- Андрей Николаевич, вас спрашивают.
- По телефону?
- Нет, вон там стоит женщина. Провести ее?
- Какая женщина?
- Привет! Ты меня еще помнишь? А я тебя издалека не узнала. Девчонки сказали, что ты здесь.
- Ло?!
- Нет, не Ло. «Ло умерла» – твои слова? А я обыкновенная Лолита…

Я чуть не захлебнулся своими же нахлынувшими чувствами. Может быть, искусство действительно притягивает то, о чем оно рассказывает?

- Ты?! В Севастополе? Я честное слово не знал.
- А где же мне быть? Это ты у нас теперь по заграницам, а мы вот здесь, - Ло смотрела на меня и у нее чуть-чуть дрожали губы. Но не от холода, от чего-то еще. – Снимаешь?
- Да, - я снова почувствовал себя беспомощным перед этой женщиной. – Хочешь коньяку?
- Из фляги? – Улыбнулась она. – Из той самой знаменитой Масловской фляги? Хочу!
- А работа? Запах изо рта? Клиенты?
- Меня отпустили… Точнее, я отпросилась.
- А как ты узнала, что я… здесь?
- В газетах читала. Радуйся: в крымских газетах пишут только о тебе и об экранизации романа. Ты же теперь знаменитость! «Эксклюзивное интервью с нашим земляком – режиссером Андреем Масловым..!»
- Андрей, сколько перерыв? Здравствуйте!
- Сегодня остались вечерние съемки, спроси у Людмилы. О, давайте я вас познакомлю! Это вот наглое существо – наш главный герой.
- Юрий! – Он протянул руку, взял ладошку Ло и поцеловал, продолжая сверлить ее своими зеленющими глазами мартовского кота.
- Я вас знаю, в сериале видела. Лолита.

Я наблюдал за этим со стороны и… хохотал! Все, как в жизни: она уже расстаяла и намокла от внимания со стороны «известного артиста», а тот, котяра, наверняка уже несколько раз трахнул Ло. Мою Ло, а не героиню – к той он безуспешно подкатывал яйца с начала съемок.

- Кажись, что и я вас знаю, - Юрка хитро посмотрел на меня и понимающе улыбнулся. – Мне кажется, что я вас часто встречал, более того, если не ошибаюсь, то сегодня вечером мы с вами окажемся в МОРГе!

Ло испуганно отдернула ладошку и прижалась ко мне.

- Я имею в виду вечерние съемки… Вы очень похожи на Айну, или она на вас. Кстати, по сценарию ее зовут Лолита! Совпадение? – Коваль мерзко ухмыльнулся, еще раз глазами отымел мою Ло и скрылся в массовке.
- Он играет героя.
- Тебя! Такое же хамло! – Ло не удалось скрыть волнение в голосе. – А… ты не мог бы познакомить меня с актрисой, которая играет Ло?.. Меня!
- Идем.

Я протащил ее сквозь толпу статистов, техников, осветителей, и постучал в дверь автофургона. Оттуда доносилась громкая музыка и смех. Я дернул дверь, и мы вошли внутрь, где сидели операторы, визажистка и Айна! Все удивленно посмотрели на меня и мою спутницу. Айна выключила магнитофон и подошла к нам:

- Ну что, доволен отснятым?
- Главное, чтобы зритель поверил.
- Поверит, тебе это удается. Чем больше жестокости на экране, тем охотнее в нее верят. – Вдруг она посмотрела на Ло как-то особенно, не как актриса, а как женщина, как Ло! – Вы… Вас зовут?…
- Лолита.
- Ло?
- Нет, просто Лолита. Все, Айна, готовься к вечерней съемке, я скоро. – Схватив Ло за руку, я чуть ли не силой вытащил ее наружу. – У меня есть пара часов, куда пойдем? Может, в «Шок»?
- Твоего… нашего «Шока» давно уже нет.
- Да? А что же там есть?
- Обувной магазин.
- Хорошенькое дельце! Стоило мне ненадолго уехать, и из «Ротонды» сделали магазин скороходов? Кошмар!
- Тебя не было шесть лет…
- Шесть? Действительно шесть?! Все равно это свинство разрушать очаг культуры! Тогда куда?
- Не знаю. Эта… Айна… она играет… меня?
- Айна? Нет, ведь Ло умерла. Она играет умершую от бешенства матки женщину из прошлого века. Это не ты. Примерно такая же, но не ты!
- Прошлый век… Действительно, все осталось в прошлом веке. – Ло встрепенулась и посмотрела мне в глаза: - Ты сам утверждал ее на роль?
- И что с того?
- И отбирал сам?
- Да.
- Ты с ней… спишь?
- Я должен отвечать?
- Значит, да! А в сценарии все, как в книге?
- Немного добавил, немного убрал.
- И в фильме все это будет? Вся наша жизнь?
- Какая «наша»?! У нас никогда не было «нашей жизни», была только твоя и моя!
- Бедная девочка! Мне ее жаль, - Ло как-то недобро усмехнулась.
- Она так не думает.
- Еще успеет, но будет поздно. Ты же, наверняка, и ей обещал счастливую жизнь, а она, дурочка, повелась. По глазам вижу. Потом ты и ее бросишь, как снимешь фильм. Ты ведь используешь женщин, Маслов! И знаешь об этом. Ты и меня использовал…
- Знаешь, мне уже скушно. Одно и то же. Вот кафе, зайдем?

Будто во сне Ло вошла, села за столик и задумчиво уставилась в одну точку. Я заказал горячий шоколад и коньяк – как все знакомо и оттого – скучно. Мы сидим за одним столиком и молчим. Я гляжу на нее и пытаюсь вспомнить, что же меня с ней связывало так сильно и так давно? Пытаюсь и не могу. Вопреки сложившимся штампам, во мне ничего не дрогнуло и не проснулось. Смотрю и думаю: смог ли я с этой женщиной снять фильм? Если да, то о чем бы он был? Но уж не о любви – это точно! О любви я снимаю сейчас, с Айной Ракаускас в главной роли. С ней легко снимать о любви, потому что я ее… люблю, кажется. А женщину, сидящую напротив и разглядывающую облупившийся маникюр – нет! Кажется.

- А сколько получает актриса?
- Айна? Шестьсот-семьсот, точно не знаю.
- В месяц?
- Нет, за одну съемочную смену.
- Семьсот долларов за один день?!
- У нее не каждый день съемки… Какое это имеет значение?
- Как «какое»?! Она живет моей жизнью, с тобой, и за это ей еще платят семьсот баксов в день?! Почему в жизни все так гадко? Почему мы жили с тобой в нищете, Маслов? Почему все плохое с моим участием, а красивая жизнь, о которой мы мечтали, которую мы выстрадали – с другими? Почему она, Айна?
- Ло, когда я тебе говорил, что ты прирожденная актриса, ты фыркала и отвечала, что ты простая акушерка? Ты никогда не верила ни мне, ни в меня. Поэтому играет профессионалка, которая знает, за что ей платят.
- За то, что она спит с тобой? Почему же мне никто не платил?!
- Ей платят за работу. Она играет придуманную женщину в придуманной жизни. А ты, я очень надеюсь, не играла, а жила. Поэтому тебе никто не платил. Тебя просто любили – понимаю, что этого недостаточно, но… А ты не дождалась… совсем немного. «Ночь кажется чернее всего за мгновение перед рассветом»! Но ты не смогла переждать это мгновение, поэтому рассвет я встречаю с другим человеком.
- Я же тебя выстрадала, Маслов! Разве не так? Ты же помнишь, через что я прошла, чтобы мы были вместе? Всегда… А теперь вот…

На ее глаза навернулись неожиданные слезы; одна из них капнула в чашку кофе, и по черной поверхности пошли маленькие волны… Черные! Как и много лет назад я сидел и грустил. Оттого, что эта женщина плачет, оттого, что вновь почувствовал себя виновным во всех ее бедах, оттого, что у меня все стало складываться, и я не собирался что-либо менять в своей жизни, даже ради Ло! Я понимал, что надо расстаться, и не мог встать с места. Я понимал, что надо вежливо проститься и уйти, но я неподвижно сидел, будто загипнотизированный.

- Чем заканчивается твой… ваш фильм? – Ло грустно посмотрела на меня своими влажными потухшими глазами. – Он стал «богатым и знаменитым», они уехали в Париж и жили долго и счастливо, да?
- Нет, Ло. Она убивает его из ревности.
- В ванне?
- В ванне.
- Мы же уже снимали эту сцену, помнишь? Здесь, а потом в Москве.
- Да, но то был «пилот».
- Вся моя жизнь с тобой – «пилотная»! Да и я, получается, «пилот Ло». Помнишь, как ты называл меня «мой маленький отважный самолетик»? Теперь и я верю, что все описанное тобой непременно сбывается, просто у меня действительно не хватило терпения дождаться рассвета. Хотелось все наверстать и успеть за наши прошлые годы. Прости, я действительно во всем виновата. Ладно, пусть повезет хоть ей, Айне! Собираешься жениться на ней? Будешь жить с ней и представлять меня?
- Нет. Если я буду жить с Айной, то представлять буду Ло, а не Лолиту.
- Ты всегда был жестоким и толстокожим. Ты никогда не мог понять, что нужно женщине…
- Прости, мне надо идти. – Я резко встал из-за столика и выскочил наружу. Светило яркое крымское солнце, мимо шли по своим делам люди и почему-то удивленно смотрели на меня. Увидев себя в отражении витрины, я понял, что плачу! Глупости какие! Телячьи нежности! С какой стати? У меня в жизни все очень хорошо – о лучшем и мечтать не приходится, тогда зачем я плачу?