Веселие и только! В конце века
В глазищах-окнах ржавые решётки
С нелепым назначением делить
Толпу на нелюдей и, собственно, людей.
Перебирая дней неспешных чётки,
Я чувствую – во мне два человека
Рвут душу, споря, есть ли смысл любить,
Но если нет, терпимей, не добрей, пусть,
Хотя бы относится к поголовью
Себе подобных. Как? Зачем? К чему?
Вопрос столь скучен, сколь забавен. Третий
По имиджу, так скажем, наблюдатель –
Сердцебиенье левому плечу –
Насмешлив взглядом, фрак забрызган кровью
Или любовью (всё на этом свете
Отмечено грехом, прости Создатель),
В руках небрежно стынет пахитоса,
Табачный дым тончайшей паутиной
Плетёт орнамент будущей болезни,
Границей между тем и этим светом.
Так этот третий суетной рутине
Как будто не подвержен. Все вопросы
Касаемо того, кем жить полезней
Ему и вовсе ни к чему, ответы
На генном уровне, подкожны, внутривенны…
Рука легка. Возможно, между прочим,
Завязан узел мной, но разрубить
Его не мне. Покорно внемлю белым
Халатам, стенам, простыням и прочей
Символике, но склонен к переменам
Едва ли скудный, безнадёжный быт –
Душа от мира, как щитом, прикрыта телом…
Замечу, кстати, нестерпимо боле
Тем одиночество, чем больше окружает
Сопутников по замкнутым пространствам,
А здесь не каждый ли квадратный метр
До тошноты навязчиво сближает,
Как в вечном странствии от боли к боли?
Природа за окном своим убранством
Исполнена весной. Как скучный лектор,
Листвой перебирая, шепчет ветер,
Сирень перебивает липкий запах
Медикаментов, пота и мочи…
Все окна настежь! С приближеньем лета
Спешащие ко мне на черепахах,
День завтрашний, конечно, будет светел!
Беременный от жалости – кричи
В тональности надломленных поэтов.
Застынем в полуметре от ненастья,
Как дар постигнем формулу любви –
«Больнее одному – другому легче!»
(Меняй местами, суть одно и тоже),
А жизнь так скоротечна, се ля ви,
Ведь в том, что всё проходит – смысл счастья!
Но за окном весна, притихший вечер
На вас дождём расплачется, похоже…