Кто из нас не баловал себя изысканно-холодной прозой Набокова хотя бы раз в жизни? Догадываюсь, что далеко не все. И зря. Игра стоит свеч. В сонном мире этого скучного, насмешливого господина (такое ощущение, что он всегда был пожилым) по променаду прогуливаются дамы в бланжезных легких манто и широкополых шляпах с густыми белыми вуалями. А роль искусительниц исполняют вертлявые нимфетки с изодранными коленками. Помните: «Л-о-л-и-т-а… Огонь моих чресел… Кончик языка совершает путь…»? Лепота! Кстати, слово «нимфетка» - собственное «изобретение» Набокова, которое пугало самого автора не меньше, чем иного «синечулочного» обывателя. Последние возмущались (и возмущаются), - ну, чем не пособие для начинающего педофила? Но не торопитесь обвинять писателя во всех смертных грехах, ибо отождествлять Мастера с героями его произведений весьма неразумно. Не тот случай. Разумеется, нет последствий без прелюдий в тончайших взаимоотношениях между мужчиной и, скажем так, юной женщиной, как и дыма без огня… Увы, Набокова даже при желании не причислить к счастливым (или несчастным?) исключениям из этого правила. Черту нравственности, очерченную обществом и обозначенную в уголовном кодексе, он никогда не преступал, разве, что в своих романах…
Он и сегодня неразгадан. Возможно, потому что был скрытен во всём. Казалось бы, что может быть проще – почитывай его романы и «там поймёшь, кто такой». Номер не пройдёт, ибо ему нельзя верить. Ни в чём. Не верить - ещё сложнее. Из-за необъяснимой словами магии его прозы. Многочисленные монографии – в корзину: своим биографам он ставил только одно условие: из текста будет выкинуто все, что не понравится самому Набокову. И своими принципами он не поступился ни разу. Ни в чём.
Хронология жизни писателя, скорее образная, знаковая: покинутая им и до конца жизни недостижимая Россия; довоенная Европа – Берлин, безденежье, любовь, коллекция бабочек, оставленная в каком-то парижском подвале, побег из Европы в США. И разбросанные по всему миру вещественные доказательства бытия - уцелевшие коллекции паруснокрылых насекомых, шахматные задачи и слова, пришпиленные к страницам, в которых ностальгия, разочарование, обиды на собратьев по перу… Всё, как в жизни. Почти. В том числе и любовь…

Первую любовь, которую в разных своих книгах Набоков называл Тамарой, Машенькой или Люсет, на самом деле звали Валей. Валей Шульгиной. Все те девочки на пляже – прелестные, нежные, которых Набоков позже опишет в «Лолите» с такой яркостью, что действительно впору будет обвинять в педофилии его, а не Гумберта, – все они были лишь ее предшественницами.
Шульгины снимали дачу рядом с имением, принадлежавшим дяде будущего писателя. Шестнадцатилетний Владимир и пятнадцатилетняя Валя встречались в старом парке, где они впервые увидели друг друга. Ее чертами он наделял потом почти всех своих героинь. А тогда, в юности, жизнь без неё казалось ему физической невозможностью, - роковая проницательность. Несмотря на неминуемый разрыв.
Набоков утверждал, что не помнит, как и почему это случилось. Наверняка – лукавит. Или сочиняет. Он вообще, как бы, не жил, а ибо сочинял свою жизнь, в ожидании… настоящей жизни. Которая не случилась так, как мечталось в жизни.
Роман с Валей умер ещё до того, как семья Набоковых переехала в Ялту, в судьбоносном семнадцатом. Было еще какое-то письмо от нее, одна мимолетная встреча, но из этой куколки так и не вылупилась бабочка. Важнее другое, - потерю родины он принял равноценной потере любимой…
Потом будет учеба в Кембридже, смерть отца от рук убийц, Берлин… Набоков заводит разнообразные интрижки, даже собирается жениться. Дважды. И ровно столько же раз получает отказ. Сначала ему предпочли поэта-турка, затем потребовали, чтобы он устроился на «серьёзную» работу: слишком уж зыбким казалось несостоявшимся родственничкам будущее сочинителя стишков. Но карьера банковского служащего длилась всего три дня; помолвка была расторгнута. Отчаяния, впрочем, не было… Это было смутное, нищее время. Владимир снимался в массовке в кино, зарабатывая на кусок хлеба, собирался отправиться летом на юг Франции сезонным рабочим, и при всём при этом умудрялся вести светскую жизнь.
В мае 1923 года на одном из благотворительных балов он впервые увидел свою будущую жену, Веру. Судьба очень постаралась, заманивая их в свои сети: она была знакома с мальчиками из училища, где учился суженный, но его не знала; она работала в издательстве, куда он приходил, но ее как раз не было на месте; наконец, она знала его стихи. Отныне он будет писать только для неё, она же будет его, как сказали бы сегодня, продюсером… Одним словом, они поженились, после двух лет идиллии.
Он стал зарабатывать репетиторством – давал уроки тенниса, бокса, английского и французского языка. Получал небольшие гонорары за свои шахматные задачи. «Меня лично пленяли в задачах миражи и обманы, доведенные до дьявольской тонкости...» – признавался влюблённый в шахматы Набоков. Однажды, он даже проиграл будущему чемпиону мира Алехину, с которого спишет героя одного из своих ранних романов, сведя, тем самым, общий счёт до ничьей. Один-один.
Современники, утверждавшие, что писатель своей жене не изменял и «знал только одно свое мастерство», правы лишь отчасти. Была в его жизни ещё одна любовь, которая чуть было не разрушила семью. С Ириной Гваданини, которая славилась «неряшливыми связями» и писала стихи. Жена долгое время ничего не знала или не хотела знать. Но неизбежное объяснение все же состоялось. И писатель сделал свой выбор…
Финал этого романа был не по-набоковски пошлым. Семья писателя жила тогда в Канне, жизнь мал по малу налаживалась. И вдруг приезжает Ирина, без предупреждения появляется на каннском пляже – в тот момент, когда Набоков пришел с трехлетним Митей для утреннего купания. Она пытается объясниться, он просит ее немедленно уехать. Они прощаются и писатель требует, чтобы она вернула его письма. Через много лет, направляясь в Швейцарию, разбогатевший, но очень прижимистый Набоков пошлет умирающей от нищеты Ирине Гваданини чек на скромную сумму. С той каннской встречи они не виделись никогда. Он выбрал семью, покой и успех.
В 1940 году немцы вошли во Францию. Больше медлить было нельзя - пиматель на последние деньги покупает билеты в Америку. Через много лет, вернувшись в Европу, он никогда не пересечет границу Германии: «Боюсь пожать руку убийце».
Америка приняла писателя легко. В 1945 году Набоковы получили американское гражданство. Он читает лекции по русской литературе, работает в энтомологическом отделе Нью-Йоркского музея естественной истории. И пишет «Лолиту»…
Печатать «эту порнографию» Америка не рискнула. Издатель нашелся только в Париже. Критики поначалу вообще не заметили романа. Но после того как Грэм Грин назвал ее одной из лучших книг года, а во Франции она была запрещена министерством внутренних дел, начал разгораться скандал в Европе, благодаря чему «Лолита» становится бестселлером в Америке. Стенли Кубрик, собиравшийся снимать кино, предложил автору приделать роману какой-нибудь хэппи-энд. «И я ли развратитель и злодей?» – говорил Набоков. Бедная маленькая нимфетка затмила своим появлением все, что довелось написать ее создателю.
Лолита. Его последняя, а может быть, и главная любовь. Воспоминания об увлечениях юности жили в нём, словно издевка над его скучной, размеренной жизнью - преподавание, литература, семья, бабочки, шахматы.
«Мы, видите ли, не половые изверги, – писал стареющий Набоков, признаваясь всему миру в своей последней, единственной, волшебной любви. Любви, которой не было в реальной жизни, которая вся, от первого взгляда до последнего вздоха, была из того «сонного мира», в который он все чаще уходил. – Мы несчастные, смирные, хорошо воспитанные люди с собачьими глазами, которые достаточно приспособились, чтобы сдерживать свои порывы в присутствии взрослых, но готовы отдать много, много лет жизни за одну возможность прикоснуться к нимфетке. Подчеркиваю – мы ни в каком смысле не человекоубийцы. Поэты не убивают».
«Исповедь светлокожего вдовца» принесла писателю около четверти миллиона долларов, еще двести тысяч писатель получил за работу над экранизацией. Теперь он мог позволить себе то, о чем давно мечтал: например, жить в отеле у озера. Сюда, в Швейцарию, Набоков с Верой приехал после двадцати лет жизни в Америке. В его жизни ничего не происходило. Тот призрачный мир, о котором он писал в каждом романе, постепенно обступал писателя. Ему снились тихие уютные кошмары, отец, давно погибший, мать, умершая в нищете в Праге, брат, с которым никогда не было общего языка, Россия, от чьего языка он отказался…
Когда-то, еще в Америке, одна из студенток встретила своего преподавателя, мистера Набокова, спешившего с сачком охотиться на бабочек. Она сказала, что очень волнуется, потому что не все успела прочесть к экзамену. Он беспечно ответил: «Жизнь прекрасна. Жизнь печальна. Вот и все, что вам нужно знать». Через три десятка лет, в июле 1977 года, когда в России книги Набокова будут под запретом, а в Америке он уже будет считаться «великим американским писателем», когда фильм Кубрика провалится, а героиня следующей экранизации «Лолиты» еще не родится, – Набоков умрет