Порой, сталкиваясь с датами жизни того или иного представителя рода человеческого, мы машинально производим в уме простое арифметическое действие – вычитание. Как вам, к примеру, следующее: тысяча восемьсот девяносто шесть минус тысяча девятьсот тридцать восемь? Так себе, результат, согласитесь, ни рыба ни мясо – минус сорок два. 42 – ему, «-» – нам. Иным из последних потребуется гораздо меньший срок для того, чтобы застолбить себе участок в пантеоне великих. Да и у общества, если не считать житейских мелочей (тюрьма, дурка…), хватило выдержки, морали и сил, чтобы достойно снести далёкие от адекватности выходки сожителя по планете (стране, городу, улице, квартире…). Приличия соблюли - пионервожатые в ожидании пересменки; менты в очереди за зарплатой, санитары на перекуре… Тут не знаешь, жалеть или завидовать, - честнее всего просто заплакать. А выплакавшись, понатыкать на грешной земле рукотворных памятников. Кому? Тому, «который не стрелял»… Изгою при жизни, символу классицизма нации – после…
Знакомьтесь (кто не знаком), кивните приветствием (чьи пути пересекались) – Фридрих Глаузер, классик швейцарской литературы. Впрочем, что может быть нелепее, чем попытки расчленить глупыми «межнациональными границами» не подающийся тактильному осязанию эфир? Разве что ни разу в жизни не прикоснуться к томику с надписью «Чаепитие трёх старух»…

Современники несколько преувеличивали, называя Фридриха Глаузера самым неблагополучным из собратьев по перу. Допустим, не легион, пусть так… Но взвод подобных ему «собрать» по плечу каждой второй домохозяйке с высшим образованием у супруга. Ещё то было бы подразделение!... (Intro вышло несколько Patetico. Без налёта политкорректности. Особенно для эпохи рекламных буклетов и настенной граффити, комиксов и телепередач, где ведущими назначают блондинистых «лошадок»… Или нет, - лошадей. Кобыл, одним словом. Ну, да Бог с ними.).
Фридрих Глаузер. Неудачник, аутсайдер, изгой. Лузер. Во всяком случае, по мнению благоразумных соотечественников. Сам он как-то не без иронии заметил, что ничего хорошего из отпрыска матери-австриячки и отца-швейцарца и не могло получится. Если присандалить к вышесказанному тот факт, что его дед по отцовской линии был золотоискателем в Калифорнии, а по материнской – надворным советником, то генетическая смесь и вовсе покажется взрывоопасной. Похоже, у него не было ни одного шанса благополучно вырасти и стать никем.
Не балующие «разнообразием дебюта» будни детства, отрочества и юности лишь усугубили генетическую предрасположенность: закрытая школа в сельской местности, престижный колледж, одиночество в толпе и перспектива благополучного увядания в будущем… И вдруг подарком судьбы исключение из рассадника знаний. По вполне уважительной причине: за критическую статью о сборнике стихов тамошнего учителя, причислявшего себя к поэтам. Поделом дураку! (Преподавателю - вы будите плакать – литературы, то есть)). Правда, случилась ещё одна оказия, сулившая «химический» диплом, но и эта безрассудная попытка переиграть «означенное свыше» закончилась провалом. На этот раз не без строгого предупреждения в виде бессрочной дружбы с морфием.
Общественность отреагировала незамедлительно: принудительное лечение, жёсткая опёка сурового родителя, побег «куда глаза глядят», арест, тюрьма, передышка в родительском доме, психиатрическая лечебница, припозднившийся диагноз – шизофрения… Снова побег, тяжёлая служба в Иностранном легионе, попытка самоубийства, феерическая смена профессий: мойщик посуды, шахтёр, санитар, подсобный рабочий, пауза… Слушатель курса психоанализа, подсобный рабочий в плодово-ягодном питомнике, садовник, «свободный художник», арест за поддельные рецепты…
Жуткая, с точки зрения нормального человека, жизнь, пестрящая интернированиями, судебными преследованиями, принудительными лечениями, до краёв заполненная (во время «передышек») тяжёлым физическим трудом с утра до вечера. Казалось, о творчестве не может быть и речи. Как бы не так! Неутолимый зуд к сочинительству приучил Глаузера писать везде, чаще всего в тюремных камерах и палатах для душевнобольных, куда его раз за разом упрятывали за пристрастие к наркотикам. За год до смерти он был автором полдюжины детективных романов и довольно большого числа рассказов, эссе, автобиографических зарисовок, печатавшихся в периодической прессе. Его знали в литературных кругах, знатоки ценили его малую прозу, но воспринимали ее как нечто курьезное, маргинальное, далекое от накатанных дорог повествовательного искусства первых десятилетий двадцатого столетия…
Оставшийся короткий отрезок жизни Глаузера был заполнен не только новыми скитаниями и настойчивыми попытками избавиться от пагубной тяги к наркоте, но и интенсивной литературной работой. Его даже принимают в Союз швейцарских писателей! Потом, правда, выгоняют. Ну, и наплевать. Что толку тратить время на бестолковые хлопоты, тем более в тот момент, когда изводит идея написать большой социальный роман…
Но этот дамоклов меч - треклятое опекунство! Над известным писателем и взрослым человеком. По настоятельному требованию близких и родных под предводительством отца. Юридически недееспособное лицо, Глаузер, чтобы, наконец, избавиться от тяготившей его «удавки», решает оформить брак со своей давней подругой и спутницей, немкой по происхождению и по паспорту. Но только не в Швейцарии – слишком много здесь наследил, свидетельством чему были объёмистые досье в правоохранительных органах. Фридрих принимает вполне логичное по тем временам решение – рвануть в фашистскую Италию. Уж там-то ему наверняка удастся быстрее уладить формальности (как-никак Италия в дружбе с Германией, а невеста — немка), а заодно поработать и отдохнуть.
Но быстро только сказка сказывается и дети делаются: процедура затянулась на месяцы, начались финансовые затруднения, обострились болезни и Фридрих Глаузер скончался близ Генуи, 8 декабря 1938 года. К слову сказать, долгожданная свадьба должна была состояться на следующий день. Ни гражданского статуса, ни минимальных атрибутов семейного благополучия, ничего…
Вот, собственно и всё. Остальное в его книгах, эссе, статьях. Отметим только, что, несмотря на утверждение писателя, мол, без возмутителей размеренного порядка не может функционировать ни одно нормальное общество, сам себя к таковым не причислял. Да и особой экстравагантностью никогда особо не отличался – к чему? В том, что он снова и снова оказывался на задворках общества, виновато было не только безжалостное к аутсайдеру социальное окружение, которое отворачивалось от всего, что говорило о боли - виноват был и он сам… Но это его мнение, не моё.

Постскриптум.

В одном из писем Глаузер писал: «Не верю я и в то, что коммунизм или диалектический материализм (так, кажется, это называется?) означает прогресс и способен продвинуть мир или человечество вперед хотя бы на микрон. Я слишком большой приверженец теории волн, чтобы поверить в это»...
Может быть оттого я испытываю нежность к напрочь забытой теории волн, когда-то изучаемой в военно-морском училище Севастополя. Подвернётся под руку учебник по физике, пролистаю соответствующую главу, Бог даст - запомню пару-тройку формул, просто так, на память…