Писать о Шпаликове легко. Как будто зажигаешь внутренний свет – и это в наше-то время! Наверное, потому, что сам он пытался ввергнуть окружающую его действительность в неудержимое веселье. Что ему удавалось в полной мере. А может быть оттого, что он был и остался последним романтиком целой эпохи. И, кстати, по-настоящему – единственным романтиком. Родом из детства…
Писать о Шпаликове больно. Ибо, как ни старайся, но прилепить к его имени отчество – Фёдорович – сродни неудавшейся шутке. И вовсе не потому (или не только потому), что он ушёл из жизни непоправимо рано, оставшись в сердцах людей скоротечной тающей легендой. Просто всегда щемит сердце, когда смотришь на раненных птиц, не умеющих жить без неба…
Геннадий (да поможет мне Бог) – Фёдорович Шпаликов не захотел становиться взрослым, не желая растерять в суете мирской наивный чистый хрупкий взгляд на мир. И не стал, оставшись мальчишкой, напевающим откуда-то «оттуда» - «А я иду, шагаю по Москве…».

Геннадий Шпаликов ушёл из жизни первого ноября 1974 года, когда понял, что такой как есть, он никому не нужен. А меняться не захотел. Или не мог. Предпочтя остаться в хрупком романтизме военного детства, которое его сформировало. Почти наверняка поэт после своей смерти мог бы стать легендарным героем целой эпохи, как Селинджер в Америке, но остальные лидеры шестидесятничества не простили ему верность своему времени и своим мечтам.
Нельзя дважды войти в одну реку, полагают философы. Им вторят своими деяниями коллеги по креативному пантеону. Одним словом, менялись (и меняются) все: Василий Аксёнов, Булат Окуджава, Белла Ахмадулина… Как это ни странно, сломались и предали своё время и другие повзрослевшие, заматеревшие творцы оттепели, уютно расположившиеся в застойной обстановке. А Шпаликов – самый молодой из них – не захотел принадлежать к надвигающейся эпохе лицемерия и фальши…
Возможно потому, что принадлежал к поколению «детей войны», которое с горькой иронией именовало себя не иначе, как «безотцовщина». С другой стороны – не он один. Вот только его никак не отнесёшь к «ширпотребу», не растворишь в толпе, даже сверстников и друзей. Он – «индпошив». Как выкрикивает «классик» - однозначно.
Символично, что десятилетним пацаном Генка был отправлен в Киевское суворовское военное училище, куда принимали только детей погибших фронтовиков, а начало его творчества соединилось с концом сталинской эпохи. С политикой невиданной до того открытости и раскованности, с новым стилем шестидесятых годов. Это был последний порыв в будущее всей советской цивилизации, поддержанный и в науке, и в искусстве, похожий скорее на выдох всей социалистической системы. Геннадий Шпаликов вошёл в число художников, творивших вдох последней надежды.
Он был фантастически популярен в 60-е - невероятно обаятельный, остроумный, весёлый, с гитарой через плечо и шампанским в авоське, везде желанный гость, душа компании, настоящая звезда. «И самый хороший, и самый умный, и талантливый, и полосатый, в полосатой рубашечке, и такой красивый и любимый всеми девушками Москвы. Да и не только Москвы — других городов тоже» - это всё хоть и в шутку о нём, но правда. А Белла Ахмадулина считала, что он «особенно сияющ и рождён для радости».
Одним из важных событий начала 1960-х годов была картина режиссера Марлена Хуциева «Застава Ильича». Фильм начинался и заканчивался фигурами часовых, охраняющих мавзолей Ленина. Этот поэтический образ связывал революционное прошлое страны с ее настоящим. Главные герои - три друга, выросшие в московском дворе, простые парни. Скромный быт, честный труд, домашние неурядицы, ирония, однако - твердость в противостоянии соблазняющей фальши... Еще до выхода картины на экран писатель Виктор Некрасов, участник войны (автор знаменитого романа «В окопах Сталинграда») опубликовал в журнале «Новый мир» статью, где похвалил создателей фильма за то, что они «не выволокли за усы на экран старого рабочего, который учил бы молодых героев жизни». Об этом доложили Никите Хрущеву, он пришел в ярость. В марте 1963 года в Кремле была устроена встреча руководителей страны с видными деятелями советского искусства. После жестокой критики «Заставы Ильича» на трибуну пригласили ее авторов. Опасаясь за судьбу картины, режиссер вынужден был признать некоторые свои ошибки и обещал их исправить. Вслед за Марленом Хуциевым выступил 25-летний сценарист Геннадий Шпаликов, заявивший с высокой трибуны, что настанет время, когда творческие люди будут пользоваться в стране таким же уважением, как герои-космонавты. Неслыханная по тем временам дерзость, «вознаграждённая» страшным возмушеним зала. Некоторые участники совещания даже топали ногами…
Геннадий Шпаликов - сплошной миф. Миф по жизни. Соавтор популярнейших фильмов, шумная женитьба на актрисе Инне Гулая, и, наконец, трагический финал. Художник, не принимая чужого времени, спивается и вешается на чердаке Дома творчества. Старый, как мир, сценарий: набирающей силу циничной партийной номенклатуре не нужны были новые романтические герои.... Поверить во что-то другое, земное, у Шпаликова не хватило сил. Кончился оптимизм, кончился и писатель. Началась богемная жизнь, запои, милиция и жуткий есенинский итог.
Последний день жизни Шпаликова - 1 ноября 1974 года - восстановлен едва ли не по минутам. Утром Геннадий отправился к знакомому художнику и попросил у него в долг несколько рублей. Но тот ему отказал. Зато некий режиссер чуть позже пошел ему навстречу и деньги вручил. После этого Шпаликов отправился на Новодевичье кладбище, где в тот день открывалась мемориальная доска на могиле режиссера М. Ромма. Здесь он попытался выступить с речью, но кто-то из высоких начальников к трибуне его не пустил.
После траурного митинга Шпаликов ушел с кладбища с писателем Григорием Гориным. Тот внял просьбе товарищаи дал ему денег на дешевое вино. Вместе они отправились в Переделкино. Позднее Горин пожалеет о том, что дал Геннадию денег именно на вино, а не на водку. Если бы произошло наоборот, то Шпаликову вряд ли хватило бы сил после бутылки водки покончить с собой. А так он выпил дешевого вина и быстро захмелел, так как до этого момента был в «завязке». Приехав в Переделкино, он поднялся на второй этаж одной из дач и там повесился, соорудив петлю из собственного шарфа. Было ему всего тридцать семь лет.
Тело Шпаликова первым обнаружил все тот же Григорий Горин. К сожалению, пришел он слишком поздно, когда помощь была уже не нужна; вызвал милицию и успел до ее приезда спрятать бумаги и рукописи, которые, останься они на столе, наверняка бы потом пропали.
Безусловно, мотив самоубийства никто никогда не узнает. Правда, сегодня некоторые исследователи утверждают, что мотив этот был у Шпаликова едва ли не с детства. Во ВГИКовском архиве до сих пор хранится его первая работа на сценарном факультете. Она называется «Человек умер»: сюжет развивается вокруг висящего на столбе объявления, в котором написано, что ушёл из жизни, повесился, студент Геннадий Шпаликов…
После чуть ли не тридцатилетнего умолчания о Шпаликове заговорили вновь. Мол, был в те годы одним из самых многообещающих и талантливых молодых кинематографистов, ему прочили прекрасное будущее, а он взял и покончил с собой.
На вопрос «почему?» отвечают по-разному. Одни говорят о том, что его погубил диктат чиновников от кино, борьба которых со свободомыслием в начале семидесятых приобрела просто маниакальные формы. Другие упирают на разгульные нравы богемной тусовки, на то, что не хватило характера, чтобы сопротивляться её порокам. И, наверное, в каждом из этих утверждений тоже есть своя доля правды…
В начале шестидесятых у Шпаликова была прекрасная семья: жена – талантливая молодая актриса Инна Гулая, ребёнок. Однако к началу следующего десятилетия он всё это потерял, дома не жил, скитался по друзьям. Говорят, с похмелья любил читать расклеенные по стендам газеты. Причём, читал всё подряд, от корки до корки. Видимо это чтение отвлекало его от мрачных мыслей, а, может быть, и вдохновляло. Ведь он продолжал писать стихи, сценарии. Писал их, где попадётся, чаще всего на почте, где всегда в избытке были и чернила, и перья, и бумага – телеграфные бланки. Друзья первое время помогали ему, как могли, затем постепенно помогать перестали. Суживать его «трёшками» на опохмелку желающих становилось всё меньше…
В 1974 году Шпаликов внезапно «завязал» и засел за новый сценарий, который назвал «Девочка Надя, чего тебе надо?». Сценарий был изначально непроходной, и на что рассчитывал сценарист непонятно. Речь в нём шла о передовице производства, токаре одного из волжских заводов Наде, которая волею судьбы становится депутатом Верховного Совета СССР. Всё в её жизни до определённого момента развивается хорошо, но затем удача отворачивается от неё. В конце концов, девушка доходит до крайнего предела: она идёт на городскую свалку и там публично сжигает себя на костре.
Поставив жирную точку в финале этой сцены Шпаликов запечатал сценарий в конверт и в тот же день отослал его в Госкино. Ответа на него он так и не дождался, покончив с собой через несколько дней.
Кстати, в ту ночь Шпаликов так и не выпил ни глотка вина из открытой бутылки. Откупорил её и… И всё. Возможно ответ нужно искать в его словах – «В СССР нет выбора вне выбора. Или ты пьешь, или ты подличаешь, или тебя не печатают. Четвертого не дано».
Он не подличал, его не печатали…

Джон Барулин