Глеб заходит в комнату с какими-то бумагами в руках. Бормочет что-то под нос. Берёт бутылку со стола, пьёт, морщится, продолжает бормотать. Заходит Мира, Глеб подходит к ней.
- Слушай…(продолжает бормотать. Мира не слушает, пытается уйти. Глеб хватает ее за плечо) Нет, ты будешь слушать! (читает по бумаге) Группа крови – первая, резус – положительный…Так, это нам не надо…Результат анализа на ВИЧ-инфекцию – положительный. (долго смотрит на Миру, потом наотмашь бьёт по лицу. Мира молча уходит. Глеб смеётся истерично, пьёт из бутылки, постепенно пьянея) Вот так вот…Мира, любовь моя… Я…не могу поверить в это, Господи, как… Да, хороша Мира, ничего не скажешь. Мира, любовь моя…(сплёвывает) (тихо) А ведь я любил её, Господи. И…кажется, она – меня? (пауза) Почему я говорю в прошедшем времени? Я, что – сдох? Я, что – уже сдох?!(допивает бутылку, совсем опьянел) Как там у кого-то: «Кто меня любит, тот меня убьёт»? О, да, любимые убивают всегда – чистая правда. Словом ли, поступком, взглядом, резко на тебя брошенным – любимые убивают всегда, потому что любая боль, ими причинённая – всё, тьма, беспросветная, смерть… И какого теперь чёрта!...
(в это время Мира подходит к двери в квартиру, садится под ней, слушает)
(с сарказмом) «Потому что тайна любви больше тайны смерти» - так, кажется? А моя любовь – это и есть моя смерть. Вот и всё. Так просто. И нелепо. С самого начала это было в ней. И во мне. С самого начала в нас сидела смерть, а мы ее не замечали. Не думали о ней, видеть не хотели, не верили в неё. А судьба сильней. Это с самого начала было в ней…Тем больней! (смеётся) Почти стихи. Видно мне так уже и не стать поэтом! (хватается за голову, хрипло) Господи, как пафосно! Как пафосно и тупо…(изменившимся голосом) прожил жизнь…И за что? Другим – Елена, Беатриче, а мне – смерть с косой. Хотя у неё короткие волосы. Господи, каково это – гладить её волосы, проводить по ним рукой, и как чёрной смолой волосы ее притягивают руку мою…И я глажу ее по голове, а она говорит: «Еще, еще», - как ребенок, а потом вдруг – рывок, и она набрасывается на меня, и рвёт, как добычу свою, и у меня всё внутри разрывается от…(вскрикивает) Господи, какая жуткая картина! Вдруг представил себе, что из нее вытекает эта смола чёрная, дрянная, порченная, и – попадает на меня. И я вязну в ней, тону, иду на дно…(пауза) Иногда бывает, будто спишь наяву. Выколоть бы глаза себе, чтоб не видеть снов. Оторвать бы голову…А, собственно, почему это я себе должен оторвать голову? Себе, а не ей? (молчит) Не могу и представить толком. Казалось бы, что проще - проломить ей голову, как кукле, а оттуда жидкость чёрная…Или, нет, опилки, солома, синтепон - чем там куклам набивают голову? Сука. Ненавижу ее. Ведь с самого начала знал же, что она - блядь, и что сделал? Сидел и ждал, чем все закончится. Молодец, дождался. Или, может быть, она мне сказочку расскажет, про то, как ее злые люди, ну абсолютно случайно изнасиловали в тёмной подворотне, или , нет, ждали, чтобы шприц заражённый ей в руку воткнуть, а она со мной побоялась бедой поделиться! Какого чёрта?! Она всю жизнь орала мне, что не боится никого и ничего! Дура! Вот и недобоялась. Идиотка. Конечно, ей терять нечего. А мне – всё. (пауза) А что собственно говоря, всё, а? У меня и нет ничего. Кроме нее. А теперь – лучше б и не было вовсе. Чёрт, ох, чёрт! Почему, о чём бы я ни думал в своей жизни, о чём бы ни вспоминал, всё связано с ней! Всё замешано на ней, на крови замешано… Да, теперь уж у нее со мной точно одна кровь. Мы с тобой – одной крови, а зачем?! Ненавижу ее, свою кровь, ненавижу Миру, ненавижу эту комнату, этот дом, этот город, он...

Он слишком, он слишком походит на морг,
По улицам бродят ожившие трупы,
И воют над ухом архангелов трубы,
И всё продается, и жизнь – это торг;

Здесь виден из окон лишь серый гранит,
И только коль выпрыгнешь – синее небо;
Будь счастлив же тот, кто ни разу тут не был,
Здесь море – как вылитый формальдегид,

Здесь муторно, страшно и весело всем,
Другой такой город ты вряд ли отыщешь,
Хлевов и ослов здесь великие тыщи,
И все утверждают, что здесь – Вифлеем.

Мне люди на улицах смотрят в зрачки,
И я умираю с холодной тоскою,
И кто-то ко мне уже лезет с доскою
И с глаз обнажённых сдирает очки.

Я больше уже не могу, не могу!!
Вся выпита кровь и всё съедено тело,
Но я напишу себя снова несмело,
Я выдержу всё, и однажды сбегу…

Куда?…Куда бежать, Мира?…Я думал, что надо было бежать к тебе, а оказалось – от тебя.. Что мне делать, Мира? Куда мне теперь бежать? Ку…да…Что мне теперь делать, Мира?
- А разве мое мнение здесь учитывается? Ты все уже сделал. И вообще, ты же мальчик умный, придумай что-нибудь.
- Почему? Почему ты не сказала мне об этом раньше? Ты же наверняка знала. И продолжала быть со мной.
- Идиот! Ты же все равно не поверишь, если я скажу, что услышала об этой дряни только сейчас и именно от тебя.
- Может, ты ещё скажешь, что ты-то совершенно здорова, а я непонятно как и с кем нагулял это, а?
- Откуда я знаю, здорова я или нет? И вообще, что происходит? С таким же успехом я бы могла обвинить тебя в том, что ты заразил меня… впрочем, какая на фиг разница – кто от кого?
- Нет уж, разница большая. Потому что я, идиот, верил тебе, и не то что изменить не мог, а вообще – ни к кому другому притронуться! Пока ты была рядом. В отличие от тебя, как я теперь уже уверен…
- Слушай, а почему я должна тебе верить? И с какой стати я постоянно оправдываюсь?
- Потому что я верю…верил тебе.
- У-ти, бозе мой… Доверчивый вы наш… Где-то я читала, что от момента положительной крови до клинических проявлений проходит 7 лет.
- Мало ли что ты читала? Я вообще не уверен в том, умеешь ли ты читать!
- Ты фитилёк-то прикрути – коптит. Так вот, 7 лет – это целая жизнь.
- Если тебе интересно, и если ты вообще это поймешь, то знай - до тебя у меня не было ни-ко-го.
- Мне, что, расплакаться в этом месте? Или отслужить молебен по твоей загубленной девственности? Прости, мне жаль поруганную невинность.
- Это всё, что ты можешь сказать?
- Нет. Не всё. Ещё могу сказать, что арбуз – это ягода.
- А Мира – это блядь, верно? Я улавливаю твою логику?
- Уж лучше быть блядью, получающей удовольствие от любви, чем маменькиным сынком, бегающим сдавать анализы после каждой случки.
- От любви, говоришь? А, может, от того бабла, что ты получала за эту якобы любовь? Не строй из себя эпикурейца. Хотя, ты не знаешь, кто это.
- Да где уж мне, с грыжей. Точнее со СПИДом. Если по твоим подсчётам, я много должна, то могу завещать тебе эту квартирку. По-видимому, она мне скоро не понадобится.
- Роскошно! Попробую проводить здесь оргии то время, которое мне ещё отпущено.
- О, любимый, это уже статья. Так что оргии будешь проводить в камере, где тебя поочерёдно будут трахать паханы. И не только в жопу.
- С какой это радости?
- Предумышленное заражение венерическими болезнями. По-моему 172-я. Уточни на досуге.
- Ого, ты так хорошо знакома с уголовным кодексом? И к чему это возвышенное «любимый»? По-моему, это уже не ко мне относится. Да и вряд ли когда относилось…
(в секунду бравада опадает с нее. Она тяжело опускается по стенке на пол и плачет, уткнув лицо в коленки)
- Ну, поплачь, поплачь. Кто там у нас в театральный собирался? Прямо отождествлённая скорбь. Жена-мироносица.
- Тебе никто никогда не говорил, что ты просто маленький жестокий мальчик, так и не научившийся чувствовать другого человека?
- Представь себе, нет, человечная ты моя!
- Очень маленький и очень злой.
- Что ты всё заладила одно и то же - ты у нас взрослая…О, да, конечно. Умудрённая опытом. Куда уж нам до тебя…Мне что, добровольно культивировать в себе комплекс Наполеона?
- Делай что хочешь. Только оставь меня в покое. Наедине с моим СПИДом. Мне надо с ним поговорить.
- А при мне – никак? Он же у нас общий. Я его так просто не уступлю.
- А его отсужу. Женщине в вопросах усыновления предоставляются большие льготы.
- Слушай, а ты никогда не хотела родить от меня ребёнка?
- Пошёл ты! От тебя если может что-то родиться, так крошка Цахес. С пенсне на носу и калькулятором в руке.
(Он замахивается в неё бутылкой и останавливается)
- Ну что же ты, герой? Давай, бей. Разве мамочка не учила, что если ты замахнулся на женщину, то должен ударить. Иначе, она этого никогда не простит.
- (сквозь зубы) Лучше уйду непрощённым (порывается уйти)
- Не хочешь услышать конец сказки?
- Это не сказка. Это кошмар какой-то. Фильм ужасов.
- Ну что же, и в триллерах бывает хеппи-энд.
- (почти с плачем) Какой?
- А разве у нас теперь есть выбор? «Они жили недолго, несчастливо, но умерли в один день»! Тоже вариант.
- (злясь) Так. Я пошёл ( направляется к двери)
- Да пошел ты! Вот умрёшь скоро, а страшную буржуинскую тайну так и не узнаешь.
(хочет что-то сказать. Машет рукой и уходит)

Будут слезы, будут свечи
Соберутся вместе люди
Разговоры, встречи, речи
Будет все – тебя не будет!

Водку разольют в стаканы
И оставят сигареты
С пожелтевшего портрета
Пыль сотрут… Христовы раны

Для людей вполне терпимы
А твои, так уж подавно
Ведь в масштабах Хиросимы
Блекнет унция урана

День шестой в начале мая
Никому не интересен.
Все хотят земного рая
И веселых слов для песен.

Бестолковых книжек груды
Мы сожжем не открывая
В день шестой начала мая
Будет все – тебя не будет…

(он возвращается, она в ванне)
- Полный трындец, Мира… А я почему-то с самого начала так и думала. Почему так в жизни несправедливо: либо ты, либо тебя. А так, чтобы и ты, и тебя, оказалось, не бывает. Казалось, что пиздец, а оказалось, что не казалось! Бред какой – СПИД. Какому мужчине можно объяснить, что ты не при чём. Им постоянно надо быть уверенным в том, что всё хорошее в жизни – с их подачи. А говно – как раз наоборот. Даже если и СПИД. Уж хотя бы перед самой собой я могу быть искренней. Мне даже вовсе не интересно, откуда он вообще взялся на наши головы. За всё в жизни надо платить. А за то, что было у меня – втройне. Интересно, мой ребёнок – он тоже болен?
- Что? (врывается в ванную) Какой ребёнок? От кого? От меня что ли?
- А, это ты? Привет. Какие новости? Кроме СПИДа, разумеется!
- Какой ребёнок?
- Игрушечный. Надувной. С разрезанной пуповиной, намазанной зеленкой. А ты бы какого хотел?
- Я? Я хотел бы ребёнка?
- Слышал рецепт буддистов от зубной боли? Опустить руку в кипящую воду.
- Какие буддисты? В какую воду? Что ты говорила о ребенке? Это…мой?
- Не-а. Мой. Откуда у тебя может быть ребёнок?
- От тебя. То есть…у тебя от меня.
- Да брось ты. От таких, как ты, только выкидыши. А дети….дети бывают от любви.
- Но я же люблю тебя! О, Господи…
- В лексиконе любви нет такого слова – «СПИД».
- А тогда в чьём он лексиконе?
- В твоём.
- Ты что, считаешь, что я выдумал его? А как же анализы?
- Подотрись своими анализами. В тебе живет гораздо более страшная болезнь, чем СПИД,
- Какая?
- Сомнение. Уверена, что ты очень часто сомневаешься в том, что ты – Глеб!
- А кто же я? Объясни мне, будь добра…
- Ты (смотрит на него грустными глазами) Ты тот, кто мог бы стать Глебом, если бы однажды в это поверил. Ты тот, кого я любила и…
- (очень долго молчит и смотрит) И предала. Вот и всё. А всё, что ты мне говоришь сейчас – так, ложь, оправдания. Чтобы…
- Знаешь, иногда кажется, что я тебя понимаю как себя. Более того, мне кажется, что, будь я мужчиной, никогда не смогла бы сблизиться с женщиной лишь потому, что всё это однажды заканчивается. Плохо заканчивается. Вот как сейчас.
- Мира, пожалуйста, послушай меня. Я тебя очень прошу. Постарайся меня сейчас услышать. Ты говорила о нас с тобой. О ребёнке. Ну, неужели тебе сейчас нечего больше сказать мне, кроме своего обдолбанного бреда?! Мира, прошу тебя, умоляю, поговори со мной, как прежде. Мира!
- …И она заговорила с ним. И она говорила с ним днем и ночью. Точнее, ночами. Она говорила с ним тысячу и одну ночь, а потом всплеснула руками и, обращаясь к зрителям, прошептала: «Мудак!». Занавес.
- (не слушая)Ты ведь не знаешь наверняка: больна или нет, верно? А если бы я предложил тебе сейчас, не раздумывая ни минуты, разделить со мной кровь. Ну… хоть палец порезать, ты отказалась бы? Честно ответь.
- Увы. Закон обратной силы не имеет, и никто не может быть дважды обвинён в одном преступлении. Следственного эксперимента захотелось? Так вот, я – пас. Мне больше нравится находиться в состоянии блаженного идиотизма, чем поверять алгеброй гармонию.
- А я бы так сделал, случись это с тобой.
- Самое большое разочарование – это когда близкий человек пытает тебя вопросом: а правда ты проживёшь со мной всю жизнь? Неужели ты так и не понял, что одна секунда неземного счастья стоит золотой свадьбы людей, проживших без этой секунды?
- А ты думаешь, была она, эта секунда?
- Теперь уверена, что нет. Для тебя – нет.
- А для тебя?
- Я имею право хранить молчание.
- Сейчас не тот случай, Мира, чтобы выпендриваться! Может, я сдохну в следующую секунду, а ты так и не скажешь мне?…Что – любви нет? Так хотя бы из жалости!
- Из жалости?! Тебе никто не говорил, что растоптать человека можно только одним способом – жалеть его. Жалеть – и спать с ним. Жалеть – и говорить, что любишь его. Жалеть – и рожать от него ублюдков. А потом жалеть этих ублюдков. А потом жалеть себя, что всю жизнь кого-то жалела.
- Так какого черта ты была со мной? Год, Мира, год – это…так, забавы? Для чего вообще? Если ты не можешь меня жалеть, так что ты испытывала ко мне весь этот год, Мира?!
- Жалость, ты же этого хотел? А теперь я примусь жалеть тебя в три раза больше. Нет, не в три – в 10! Да что там десять – в 158 раз. Я слыхала, что ты теперь у нас больной. Я буду оберегать тебя от инфекций, я буду кормить тебя жидкими супчиками, а когда разовьется саркома Капоши, я буду смазывать твою ногу – интересно, левую или правую? – как это не раз проделывала Гелла с больной ногой мессира. Только сейчас подумала – может, у мессира тоже была саркома? Смешно! Воланд, страдающий СПИДом и жалующийся Маргарите на блядство своих ведьм.
- Я мало гожусь на роль мессира, Мира. (смеётся) Я теперь вряд ли на что гожусь, кроме дурацкого нервного смеха и разговоров ни о чем. Пожалей и ты себя – вон дверь, хочешь, я уйду сейчас? Так будет лучше. А ты никогда и не вспомнишь обо мне, таком жалком, мелком, обосранном щенке, на которого ты по прихоти своей или великодушию потратила год своей жизни. Ну же, пожалей! А что я спрашиваю, можно просто уйти…(идёт к двери)
- (бормочет про себя, Глеб прислушивается) Как жаль, не все люди знают, что ночь кажется темнее всего за минуту до рассвета. Иначе не возникало бы желания выйти через дверь, тем более, что это – не самый лучший выход.
- (так же тихо) Так что мне делать, Мира? Скажи мне, научи меня. Как дождаться этого рассвета? Как не утонуть в этой ночи, как не захлебнуться в ней, ожидая…
- …И тогда наступает великая тишина. Тишина, которую хочется чем-то заполнить. Но только не словами. Например, любовью! (иронично) Не самый лучший пример.
-
Я ищу тебя в улицах серых и строгих
Среди многих, таких оглушающе многих;
Я один, я пытаюсь согреться надеждой,
Только всё почему-то дрожу под одеждой.

И я чувствую собственной трепетной кожей,
Что и эта весна мне опять не поможет.
Черный плащ и тревожно желтеют цветы,
Только снова не ты. Только снова не ты…

Я домой возвращаюсь до боли разбитым.
Где ты, кто ты – готовая стать Маргаритой:
До весны! Снова выйду, дрожа, как в ненастье,
Ты обронишь цветы, а поднимет их… Мастер.

-
"На холодной полке морга
Спит душа, устав от боли.
Я теперь невеста Бога,
Ты - четвёртый в карамболе.

Я раскаюсь, если хочешь,
Жаль, но ты уже не слышишь.
Ты орал что было мочи.
Тишина... И здесь ты лишний.

Там - бессмысленность вопросов,
Здесь - никчемность слёз и горя.
Я ножом срезаю косы,
Ты же растворишься в море.

Всё, как в жизни: мы чужие
Даже здесь, под крышей морга
Ты - взведённая пружина
Я - бескрайняя дорога"

(она что-то долго бормочет, потом включает плеер, одновременно слушает музыку и танцует. Внутренний монолог)
- Пустота. Та ещё пустота. Та и пустота. Та – это я, а пустота – везде. И даже во мне. Нет, не так. Пустота – везде – и, особенно, в пизде.( смеется) И тогда она взяла и послала своё пустоту в пизду. С тех пор пустота там и живет – обидели, юродивую. А не фиг жить везде и заполнять собою всё. Интересно, что в таких случаях человеку необходимо, когда в нём живёт пустота? Хлеба и зрелищ? Нет, Глеба и зрелищ. Ну, предположим, зрелищ мне хватает. Остаётся Глеб, которого мне, впрочем, тоже уже хватило. С головой. С его. (смеется) Говорящая голова Иоканаана превратилась в ещё более говорящую голову Глеба, которая наговорила-наговорила и укатилась к чёртовой матери. Любая мужская голова однажды превращается в футбольный мяч, который хорошо бить-пинать. Но лучше всех - пенальти в исполнении Саломеи. Начнёт, бывало, Саломея бить пенальти – и остановиться не может. И кто потом отличит – где чья.( звонит телефон, она его не слышит, танцует и хохочет. Звонит ещё, и ещё один, пока всё пространство зала не заполняется отовсюду трезвонящими телефонами. На некоторых из них срабатывают автоответчики, на разных языках врущие, что хозяина нет дома и просящие перезвонить позже или оставить информацию. Вдруг звонит мобильный, болтающийся у нее на шее. Она видит только загорающуюся лампочку вызова. Они с Глебом стоят в разных углах сцены и разговаривают по мобильному)
- (Глеб) Мира, где ты?
- Я где? Можешь мне не верить, но кажется там же, где и пустота. А знаешь, где бывает пустота?
- Где?
- В пизде.( смеется страшным смехом)
- Не поверишь, но я тоже в пустоте. В Нигде. Но, к сожалению, в своей пустоте. Интересно, можно быть вдвоём в пустоте? Чтобы была одна пустота на двоих, и ничего кроме не было?
- А где по-твоему мы прожили весь этот год?
- В пустоте? Но тогда, выходит, ничего не было? И весь этот год – ничто, пустота? Или… было в ней что-то?
- В начале была пустота. Пустота родила тишину. Тишина родила темноту. А вот темнота уже ничего не родила. И не родит. Всё равно же никто не видит и уже не проверит.
- Нет. Темнота родила молчание. А это куда больше, чем просто тишина. Это – что-то, которое есть, но попросту молчит. Не стремясь ничего нарушить или разрушить нечаянным словом. Знаешь, я всегда был уверен, что дороже всего в этой жизни – не громкие крики, и даже не слова, сказанные наедине, прошёптанные кому-то на ухо. Дороже всего – то, что ты так и не решился произнести. А может, просто не захотел, ведь куда важнее думать что-то верное, пусть и не говоря об этом. Но думать для кого-то, дороже кого нет на свете. Я молчу тебе, Мира. Ты слышишь моё молчание?
(весь этот монолог она не слушает, протянув трубку в зал, чтобы зритель лучше слышал. При этом заливается жутким смехом, исполняя языческий танец. Из трубки в зал несутся короткие гудки, затем поочередно врываются обрывки чужих фраз)
- (мужской голос) Солнышко, я люблю тебя. Очень скучаю. Мы с Мариной ждём не дождёмся твоего приезда. Целую.
- (металлический женский голос) Этого номера не существует. Ваш вызов снят (рефреном)
- (мужской раздражённый) Да вы что, охренели? Где я за одну ночь найду столько денег?
- (детский) Уронила белка сиску, сиска слёпнула зайчиску, тот пустился наутёк, чуть не сбил медведя с ног.( детский смех)
- (бессвязные фрагменты с трансляции матчей, выпуска новостей, музыкальных фрагментов ФМ-радио)
- (женский голос, взволнованный, но строгий) Донька, ты хотя бы иногда давала нам с отцом отмашку, что жива. По-моему, с твоей стороны это форменное свинство.

(все резко прерывается и наступает звенящая тишина. Он и она замирают в том положении, в котором находились за секунду. Дрожащей рукой Мира подносит трубку к уху и сквозь спазм в горле с кем-то разговаривает. Слышны только ее реплики)
- Да, это я. Не знаю, как-то получилось. Но вы же знаете, что я не…Да, слышу. Молчу. А что я могу сде…да молчу я, молчу. А вы бы как по… Так уже не бывает. И не будет. Может, и не было. Это не мои слова. И не его…кажется. Мне кажется, что мне уже всё кажется. Всю жизнь мне кажется, что…что… Я не плачу. Нет, теперь уже вам кажется, что я плачу. Я разучилась плакать. А что с ним? Почему он мне сам об этом не скажет? Всё равно же вы сделаете так, как считаете нужным. Да нет, мне не страшно, просто…дико как-то. Скажите это ему. Телефон дать? ( смеется и замирает в том положении. У него звонит телефон.)
- Алло! Нет, я …а кто… А, ну ладно. Хорошо, пусть не имеет значения. Как вы сказали? А мне что теперь? Я ее и так уже, кажется, оставил в покое. Куда уж покойнее (смеется) Что? Да какие истерики, я просто уже пьяный в жопу, а теперь… нет, я не собираюсь успокоиться. Да что вы заладили - успокоиться, успокоиться! Стать что ли, покойником? Так я им и так уже стал. Что? Я не буду с вами разговаривать. А мне какое дело? Дайте мне поговорить с ней! Как не хочет? Я вам не верю. Дайте мне поговорить с ней! (бросает трубку) (тяжело дышит) Мира, я хочу прорваться к тебе. Через толпы людей, через тысячи слов, чужих и своих, ненужных в равной мере. Я дурак, Мира! Мне кажется – все, конец. Осталось-то всего – одно мгновение. А я хочу к тебе. Хочу просто на тебя смотреть, только не гони меня никуда и ничего не говори - и не надо больше ничего делать. Мира, не хочешь слушать меня – так не слушай. Просто… Позволь ещё один раз…напоследок…(плачет) я не плачу. Нет. Ты что, я же всегда был таким сильным…Знаешь, мне иногда казалось, Мира, что всё у нас не как у людей. Нет, не в том смысле. Просто ты… такая смелая и сильная, что рядом с тобой мне казалось – я сам становился таким. А вот – видишь, тебя нет, и уже совсем ничего не кажется. Мира… Впусти…

( у них обоих синхронно звонят телефоны. Параллельное действо. Свет даётся только на говорящего героя, причём зритель слышит и реплики позвонившего, и реплики одного из героев)
- (Мира смеется, смотрит на телефон) Это же мой номер. Хороший у вас план, товарищ Жуков.
- (её же голос, но из трубки) Передо мной хоть не выделывайся.
- А ты кто? И как тебе удается звонить с моего телефона?
- Этот же вопрос я могу задать и тебе. Доигрались.
- А тебя как зовут?
- Мира. А тебя?
- Смешно. Очень смешно. Представь, но и меня зовут…У нас есть, о чем говорить?
- Думаю, нет. Впрочем, чего уже тут говорить?! Все слова сказаны, остались дела. Точнее, дело. Ты понимаешь, о чем я?
- Не-а. «Слушается дело…»
- Дура ты! Хотя, лично мне ты нравишься. Видимо, я такая же. Зачем так легко прощаться с тем, что есть? Ведь потом будет колбасить не по-детски.
- Я знаю. Уже колбасит. И что? Кинутся в ноги? Или с обрыва? С обрыва и – в ноги! Полный привет!
- Давай, давай, храбрый портняжка! Ныть потом только не надо и винить кого-то, хорошо?
- Хорошо (с вызовом, дерзко). Если тебе его так жалко и тебя зовут Мира, может, ты все и устроишь, я - пас!
- Я не устрою. Не говори ерунды. Даже, если бы и могла – слишком поздно.
- СПИД начинает действовать? Странно, а я вот ничего не чувствую, кроме… пустоты.
- Так это и есть симптомы. Самые поздние и самые страшные. СПИД – это и есть пустота. Точнее, Пустота принимает самые невероятные формы: чума, холера, рак, СПИД… А в основе – Пустота!
(Разговор внезапно обрывается, Мира замирает, с нее убирается свет и выводится на Глеба).
- Алло! Мира?
- Нет, это не Мира. Это как раз наоборот.
- Наоборот? То есть?
- Это Глеб.
- Глеб? То есть… а я же…
- А ты же…? А ты, вообще, кто?
- Я? Я… Глеб.
- Оп-паньки! Какое совпадение. Что-то не верится. Нет, ты не Глеб.
- Не Глеб? А кто я?
- Ты? Ты… «тот, кто мог бы стать Глебом», так она говорила, кажется?
- Какое твоё дело? Ты… я, что – сплю уже?
- Ну, спи, спи. Если тебе так легче. Только ты-то бодрствуешь. А совсем не спишь. Впрочем, это не имеет значения.
- А что имеет?
- Сегодня что – вечер вопросов? «Куда мне идти», «Что мне делать», «Кто я»? Ты сам-то можешь ответить хоть на один из них?
- Нет. Поэтому и задаю.
- Угу. Жди ответа. Как соловей лета. А зачем ты их задаешь?
- Как это – зачем? Я же сказал - чтобы получить ответ.
- А он нужен тебе? Вернее, нужен ли тебе ответ? Может, лучше было бы узнать настоящий Вопрос?
- Какой, например?
- Так, дети, записываем в тетрадь тему сочинения – вопрос века. На который, как известно, есть много ответов. Да вот какой подойдёт? А? Умник, ответь мне.
- Я… не знаю.
- Ну же! Хоть раз попробуй расшевелить мозги, а не своё самолюбие, гордость или другие причиндалы, которые у тебя, без сомнения есть.
- Мне… нужна … Мира.
- ОК. Вопрос: а нужен ли ты ей?
- Это я и пытаюсь выяснить.
- А сам не пробовал ответить?
- Хочется – чтобы да. А вот как есть…
- А вот как есть? Видишь ли, какая штука…Дело то все в том, насколько сильно ты хочешь. Если хочешь, чтобы – да, то так и будет. А если нет…
- А если нет?
- То нет. А на нет и суда нет.
- Я хочу!
- Сильно?
- Сильно!
- Ну так за чем же дело? (смеется. Разговор прерывается)

(Из ЗТМ возникает силуэт лежащей неподвижно на боку Миры. Ей постоянно звонят по телефону, но она не подходит, а лишь равнодушно выслушивает сообщение звонящего)
- Мира, это я! Узнала? Куда ты исчезла, ведь экзамен через пять дней. Объявись или пришли сообщалку. Так нельзя, подружка. Я по тебе скучаю. Пока.
- Дочя, почему ты не отвечаешь на звонки? Нельзя быть такой жестокой! Мы с отцом всегда желали тебе только добра, но ты не могла все это оценить. Сейчас ситуация изменилась. Мы не сердимся и все простили, так что возвращайся, когда захочешь Папа сказал, что уже представляет себя в роли деда. Мы тебя любим, дорогая. Не злись и быстрее возвращайся!
- Мирка, это Антон. Что с тобой? Слухи самые нелепые. Даже, если ты собралась замуж, то я все равно тебя… люблю. Как тогда, даже больше. И ничего, что у тебя будет ребенок… Пусть не от меня! Ведь я тебя люблю, поэтому… смогу полюбить и… твоего… нашего ребенка! Все будет хорошо, ты нужна мне. Только сейчас я понял, как ты мне нужна и как я тебя… люблю!
- Добрый день, это из клиники. Вы пропустили курс, теперь я не знаю, как можно вам определить социальную помощь. Мы начисляем только тем, кто проходит весь цикл, а не… как вы. Жизнь, в общем-то, ваша, но помочь я вам смогу, если вы будете исполнять все предписания. Надеюсь, увижу вас на будущей неделе. В ваших же интересах. Всего доброго!
- Ну что, доигралась?! Я всегда тебе говорила, что с огнем играешь. Да еще и беременность… Сумасшедшая какая-то! Все, не как у людей. Ладно, не сердись на меня, можешь рассчитывать и звони в любое время. Ну, там… в магазин смотаться или в квартире прибрать. Не стесняйся, пока.
- Вас, кажется, зовут Мира?! Это мама Глеба, Варвара Александровна. Вы даже не представляете, что я перенесла, когда узнала… Впрочем, у вас же нет детей и вы даже не представляете, что это такое – здоровье единственного ребенка. А теперь (плачет)… теперь я впервые в жизни не знаю, что делать! Да, он говорит, что вы – не виноваты и еще всякую ерунду, но… Я навела некоторые справки и получается любопытная картина. Но, ему я еще ничего не сказала и, более того, обещаю хранить молчание, если вы… Словом, я настаиваю, чтобы вы публично от него отреклись. Не в частной беседе, а именно публично, чтобы у бедного мальчика не оставалось никаких иллюзий на ваш счет! Всего вам доброго. Про мой звонок он ничего не знает и, очень надеюсь, что не узнает. Никогда! (Плачет в трубку)
- Мира… я тебя люблю. Понимаю, что банально, но это – правда. В моем состоянии люди перестают лгать и лукавить. На звонок не надеюсь, но жду его! Целую!
- (Голос Глеба) Мира… Это я. Я… не знаю, у тебя всё время занято, тебе, наверное , чёрт знает что наговорили… Даже если звонили и говорили моим голосом – не верь, здесь вокруг… а, чёрт. Я не знаю. Мира, помнишь, ты говорила… А, забудь все. Можно, я… приеду…? Не буду говорить ни о чём. Просто приеду. А ты… Знаешь, я вот тут пытался найти эти бумажки с повторными анализами. И никак не могу найти. Хочешь…нет, разреши, я приеду хотя бы, чтобы их забрать, а? Я еду, Мира. И не гони, если что.
(Глеб заходит в комнату.. Мира молча лежит. Глеб берет со стола бумаги. Перечитывает, стоит остолбенело, бормоча что-то под нос.)
- Мира, здесь…Мира, здесь написано – «Повторный анализ на ВИЧ – отрицательный.» Мира, ты так шутишь? Я, конечно, ценю, Мира, но… не стоит…Ты… зачем это сделала? Или… Или у меня уже помутнение рассудка…
(Он садится перед ней на колени, тормошит ее, переворачивает с боку на бок, прижимает к себе – руки безжизненно свисают, взгляд остекленевший. Он пылко целует ее в губы, кладет к себе на колени, что-то бормочет. Сцена погружается в темноту. Снова звенящая тишина и вдруг одновременно раздаются истошные женские крики, звон инструментов, и… после долгой паузы – пронзительные крики двух новорожденных)
- У вас мальчик, 3 400, 52 см.
- Все, все, уже все позади. Девочка. А вы кого хотели? Смотрите, какая красавица! Как назовете, уже решили?
- Мира!
- Мира? Такое странное имя. А вот в соседнем блоке родили мальчика. Ужасная сегодня ночь. Такие тяжелые роды, да и матери возрастные. Раньше надо было детей заводить.
- Главное, чтобы они были счастливы, да?

(голос маленькой девочки)

Солнце где-то там застряло
На восходе... Дрогнет голос.
С головой под покрывало
Забралась, забыв свой волос
На заснеженной подушке.
Пальцы ты до хруста сжала
Как любимые игрушки,
Те, что в детстве поломала.
Слышно, как роняешь слёзы
На паркет из глаз по капле
И, застыв в печальной позе,
Как в несыгранном спектакле
Ты молчишь, кусаешь губы,
Я курю без остановки
Только ангельские трубы
Где-то там, вверху, в сторонке.

(голос маленького мальчика)

Солнце свои остудило лучи,
Где же ты, ну не молчи, научи
Жизни как самой прекрасной борьбе
Смерти с тобой и смерти – в тебе.
Ангел, ты видишь – светла эта ночь,
Мне продолжать эту битву невмочь,
Я уступаю тебя пустоте,
Слышишь – лети, ну лети же к мечте.
Солнце так слепит меня через тьму,
Ангел мой, видишь, я тоже тону,
Только ты помни, что в этой беде
Я обниму и отправлюсь к тебе.
Солнце горит, прожигая меня,
Я не жалею ни ночи, ни дня,
Ангел, я плох, я опять не успел,
Но я прилечу к тебе кровью со стрел.
Ангел мой, ну не молчи, научи,
Как мне найти тебя в этой ночи.
Ангел, я слеп, я куда-то бреду,
Но я найду тебя, слышишь, найду.