- Как бы мы ни надували щеки, как бы ни любили свой город, но живем мы все-таки в провинции. А все провинциалы в чем-то наивны и легковерны. Чем вы объясните переаншлаги на спектаклях заезжих знаменитостей и… не вполне полные залы на репертуарных спектаклях вашего театра?
- Очень просто: «Нет пророка в своем отечестве»! Взять пример того же Романа Виктюка – очень люблю его постановки, но как зритель не все понимаю и принимаю! А провинциальный зритель принимает все, даже ничего не понимая. Но, за билеты уплачено 200 рублей, поэтому это не может не казаться гениальным! Кстати, актеры со сцены очень хорошо чувствуют такую реакцию зала. Иногда мне становится неловко за нашего зрителя. А, что касается многочисленных антреприз, то их я и вовсе считаю… чесом! Они сами говорят, что едут в провинцию стричь капусту! Успех таких проектов можно объяснить не очень высокой образованностью публики.

- Тогда скажите о вашей концепции: зрителя надо развлекать или все-таки учить? Заставлять думать на спектакле вместе с его создателями?
- Воспитывать, по большому счету – не наше дело. Но, думаю, что идеальный спектакль, когда зритель сопереживает и испытывает всю гамму чувств: от безудержного смеха до грусти. Но, чтобы сегодня театру выжить и сохранить труппу, приходится ставить легкие комедии – вот откуда в репертуаре многих театров появился Рэй Куни! Такие спектакли очень востребованы. А мы, в условиях, когда городские власти вообще не финансируют постановки, вынуждены сами на них зарабатывать, да еще и доплачивать актерам, чтобы зарплаты у них были приличные.

- Получается, что «развлекалочки» кормят более серьезные проекты?
- Абсолютно верно! Появляется возможность построить великолепные декорации, сшить роскошные костюмы и так далее. Но в идеале я хотел бы, чтобы таких легких спектаклей было меньше. Чтобы их вообще не было!

- Начиная с постановки «Плоды просвещения», за вами тянется шлейф очень дорогого режиссера. В том смысле, что вы не скупитесь на декорации, костюмы, реквизит, спецэффекты. А «Черный квадрат», «Маскарад» и «Дон Жуана» можно вообще назвать «блок-бастерами»! Но ведь возникают большие трудности с гастролями, спектакли становятся невыездными.
- Но мы не можем допустить, чтобы все декорации к нашему спектаклю могли уместиться в легковой машине! Это несерьезно. Пусть и не часто, но мы все же выезжаем. Все было бы по-другому, если бы город финансировал и постановки, и гастрольные расходы и участие в фестивалях. И получается так, что для большинства наших чиновников театр им. Луначарского – место проведения общегородских культурных мероприятий по случаю… А сами чиновники спектакли вообще не видели. О театре судят, не отсмотрев ни одной постановки!

- «Я ваши книги не читала, но они мне не нравятся»?!
- Именно! Единственный человек, который постоянно ходит в театр и отслеживает все премьеры – Саратов. Даже, когда он еще не был Председателем горсовета. А в основном, вместо начальников ходят их секретари.

- Вы каким хотели бы видеть своего зрителя?
- Зритель напрямую зависит от самого театра. Идет седьмой год, как я руковожу театром, но только со спектакля «Дон Жуан» мы и труппа стали понимать друг друга. Они научились делать то, что я требовал от них и раньше, но тогда мы говорили на разных языках. Поэтому и зритель стал меняться, он тоже научился понимать язык нашего театра. Еще нужны театральные традиции, которые закладываются с детства. Посмотрите на ТБМ – это же ущербный театр! Не в творческом плане, а в помещении и в базе. В Ярославле я пришел на взрослый спектакль, а в зале – дети! У нас спектаклю были бы кранты: шум в зале, хохот, крики, комментарии… А там весь зал застыл, как только открылся занавес. Так что театральными зрителями не рождаются, ими становятся. В городе обязательно должен быть кукольный театр, мощный ТЮЗ – и все это не в подвалах, а в хороших помещениях с культурными традициями. В Москве, в Питере ребенок с детства знакомится с балетом, оперой, театром и ходит не в подвалы, а во дворцы, чувствуя, что прикоснулся к чуду! Традиции можно восстановить, ведь в Севастополе до революции было семь театров!!! И начинать надо с возвращения названия нашего театра – «Ренессанс»! Будут восстановлены традиции – появится и новая категория зрителей. Зритель, сомневающийся в себе! Который приходит в театр, чтобы услышать ответы на свои вопросы.

- Вы толерантны к критике, или по принципу: «Критики делятся на две категории: которых надо убить по прочтению рецензии и тех, кого убивают не читая»?
- У нас полностью отсутствует институт профессиональной театральной критики. Преобладают вкусовщина и дилетантизм! В Киеве и то два-три имени на огромную столицу. А в Севастополе – вообще одна семья: у меня с кем-то хорошие отношения, а другая с ней не дружит. Ага, вот так?! И начинает все ругать, чаще всего даже не посмотрев спектакль, я уж не говорю о прочтении пьесы. Уж если ты меня так не любишь, так пойди и порежь мне пальто, окна выбей, зачем же голословно весь театр хулить только потому, что Магар кому-то не нравится?! Поэтому, местную критику я даже не читаю – это сплошь склока и сплетни на коммунальной кухне!

- А как бы вы отнеслись к профессиональной критике не вашей персоны, а спектакля? Неужели прислушались бы и что-то переделали?
- Отнесся бы терпимо, если статья начиналась бы со слов: «Так мне кажется…» или «Как я думаю…». На самом деле нет ни одного человека, который мог бы искренне сказать: мне критика нравится! Тем более, что все художники – люди ранимые. Но на профессиональную критику образованного человека все равно реагируешь конструктивно.

- Не поверю, что вы можете что-то изменить в готовом спектакле, услышав толковый взгляд профессионала со стороны!
- Представь, такое было несколько раз! Очень много я изменил в «Сирано», даже одну сцену убрал. В «Дон Жуане» кое-что поменял, услышав отзывы одного очень уважаемого московского театроведа.

- Удачные актерские находки вами приветствуются?
- Открою тебе большую тайну: я практически не готовлюсь к репетициям! Основательно работаю с материалом только на стадии зарождения спектакля. А потом актеры своей психофизикой помогают мне найти верное решение или ход. Анатолий Эфрос сказал гениальную вещь: «Самое главное в профессии - суметь выкинуть в репетиционном зале все то, что ты придумал раньше за столом»!

- Можете не отвечать на провокационный вопрос: из спектаклей других севастопольских театров много смогли бы отметить? Имеется в виду классическая режиссерская ревность к удачам коллег.
- Стыдно признаться: давно не был! А мешает моя вторая работа – директор театра. После репетиции хочется отдохнуть, сходить на чужие спектакли, но… треснул бойлер, сорвало крышу, затопило несколько отремонтированных гримерных… Казалось бы, скинь с себя эту ношу и занимайся только искусством, ан нет! Сколько тому примеров: если главреж и директор в разных лицах – хана театру! Поэтому, эту должность не отдам никому, пока я в театре!

- На мой взгляд вам удалось сделать то, что не удавалось вашим предшественникам: «склеить» труппу и ликвидировать антагонизмы между «стариками» и молодежью, между кланами… Рецепт вашей дипломатии?
- В этом театре я ставил, начиная с 80-го. И обалдел от царившей тогда атмосферы интриг, злобы, ненависти, скандалов. Доброты вообще не было! Сейчас приезжают на постановку режиссеры из других театров и попадают в поле любви труппы: их тут же стараются накормить, показать город, помочь в бытовых вопросах… У них создается впечатление, что попали в семью!

- Опережаете мой вопрос: отношение к новым именам, молодым режиссерам, иным тенденциям, менталитету, пристрастиям, вкусам? Не боитесь ли сравнения ваших работ и приглашенных?
- Если боишься сравнений не в свою пользу – надо уходить из профессии! А разница мировоззрений?.. Марк Анатольевич Захаров ведь приглашал в свой театр на постановку самого Андрея Тарковского и… не случилось. На примере с Зайкаускасом… Я почувствовал, что он не вписался в атмосферу театра, стал замечать признаки какой-то напряженности. Хотя, он очень талантливый и успешно ставит по всему миру. Но я решил сделать перерыв в нашем сотрудничестве, чтобы сохранить единство труппы. А ревности и зависти, клянусь, нет! С удовольствием хожу на каждый спектакль «Осторожно: дети!» и получаю удовольствие. Я вижу своих актеров, раскрытых по-другому, и восхищаюсь ими и постановщиком.

- И все-таки, последнее слово все равно за вами! Вы можете не ходить на репетиции, а на прогоне сказать: «Здесь не так. Это сократить, тут поменять»!
- Всякое бывает… Однажды я даже снял уже готовый спектакль «Блэз» за неделю до премьеры! Конечно, это крайне неприятно, но… такое недостойно нашего театра. Я очень деликатен с очередными режиссерами, стараюсь не навязывать, говорю им, что я не Главный, а просто коллега.

- Считается, что писатель всю жизнь пишет один и тот же роман, драматург – пьесу, режиссер ставит один спектакль. В этом контексте, о чем спектакль вашей жизни?
- О простых человеческих чувствах: любовь, ревность, ненависть, страсть! Вообще я за страстный театр. Чтобы артисты работали не головой, а душой и сердцем. А зрители переживали каскад чувств: возмущение, радость, скорбь…

- Зрителя легче рассмешить или заставить рыдать?
- Все тяжело. Главное: достучаться, затронуть потаенные струны в его душе, чтобы и они зазвучали. Поэтому бывает очень больно и мне и артистам, когда в зал приходят подвыпившие люди с бутылкой пива в руке, комментируют, что-то там выкрикивают… Однажды на «Сирано» Толик Бобер не выдержал, прервал свой монолог и со сцены произнес: «Я не продолжу, пока этих хамов не выведут из зала»! Все были в шоке. Опять же, о воспитании театрального зрителя… Они же ранят, убивают актера!

- В репетиционный период Вам приходится применять режиссерский деспотизм?
- Да, если речь идет о концепции! Но режиссер невольно развращает артистов, если требует непринципиального подчинения: пойди туда, подними левую руку, смущенно улыбнись, возьми чашку… Артист перестает думать, полностью подчиняясь.

- Считается, что режиссура – адский труд! Бессонные ночи, давление, сорванный голос – жизнь в постоянном конфликте с собой и другими людьми?
- Ерунда! Когда я по восемь часов репетирую, то забываю даже, пардон, выскочить из зала. Конечно же, это радость, и никакая премьера, овации, «Режиссера на сцену!» не идут в сравнение с ликованием от чего-то нового, найденного здесь и сейчас. Великолепный афоризм: «Если хочешь всю жизнь не работать, занимайся любимым делом»! Конечно. Есть и обратная сторона: бессонница, когда подскакиваешь и всю ночь что-то записываешь, «отматываешь пленку» назад, скандалишь с художниками, звукорежиссерами, светооператорами. Все меня спрашивают, почему на каждой премьере у меня плохое настроение? А оно никакое: ни плохое, ни хорошее. Ощущение выжатости, когда все силы отданы спектаклю, а банкет и восторженные отзывы воспринимаются, как недоразумение. Нет ощущения праздника, оно есть когда находишь решение новой сцены. Для меня стресс - выходить на поклон. В молодости нравилось, а сейчас переживаю, что не могу досмотреть до конца, а вынужден стоять за кулисами. Даже свои спектакли люблю смотреть у осветителей: можно постоянно курить, да и слова порой срываются не для зрителя! Так что самый большой кайф для любого художника – процесс созидания.

- Вы заранее просчитываете коммерческий успех будущего спектакля? И, вообще, по каким критериям отбираете пьесы?
- Успех невозможно просчитать – это не бизнес и здесь все непредсказуемо. А в отборе пьесы – всегда присутствуют элементы мистики. Вспомнил «Сирано», перечитываю, случайно захожу в гримерку к Анатолию Бобру. Спрашиваю, как бы он посмотрел на себя в этой роли? Он удивленно смотрит и показывает на книгу в своих руках: «Я как раз об этом думаю»

- Кстати, многие поклонники Анатолия спрашивают, почему он не занят в «Дон Жуане»? Почему эпизод, а не заглавная роль?
- А он пробовался. Изначально я видел два образа Дон-Жуана в исполнении Бобра и Журавкина. Но уже ближе к премьере работа Евгения Журавкина показалась мне гораздо точнее, таким, как я представлял этот персонаж. Кстати, Анатолий повел себя, как большой артист: без всяких обид пошел на эпизодическую роль. Считаю, что только такой театр живой, когда заслуженный и любимый всеми артист играет эпизод – показатель профессионализма и жизнеспособной труппы. Между прочим, если кто-то из нашего театра надменно относится к занятости в сказках, я забываю о нем при распределении ролей во взрослых спектаклях. Для меня это тоже проявление профессионализма и здоровья труппы. В противном случае театр надо закрывать!

- Часто приходится «поправлять корону» многочисленным именитым артистам? Вообще, о «звездной болезни»?
- У наших ее нет. Или они хорошо ее скрывают. Ведь этой болезнью на самом деле страдают средненькие артисты и недалекие люди. У признанных мастеров и талантливых людей ее не может быть! Кстати, занятость в сказках – яркий показатель «звездатости», и на таких я тут же ставлю крест! Вот и рецепт излечения.

- От своих осведомителей знаю, что, берясь за новую постановку, вы скрупулезно собираете досье на персонажей, сравниваете различные версии, источники, факты из жизни – словом, «биография роли» выходит на первое место в подготовительном периоде?
- Обязательно! Я должен о своем герое знать больше, чем сам автор. Поэтому, в «Дон Жуане» использованы фрагменты из разных произведений: от Толстого до Шмитта.

- Вы персонифицируете себя с героем?
- Да. Вообще, Дон-Жуан – это я! Как и он, я просто обожаю и боготворю женщин! Мне даже казалось, что смогу выйти на сцену и сыграть человека, которого я чувствую и которым дышу!

- Флобер сказал: «Госпожа Бовари – это я»! Снова опережаете мой вопрос. Только сейчас вспомнил, что все ваши предшественники непременно играли на сцене: Владимир Петров, Роман Мархолия, Михаил Кондратенко – все! Может, рискнете, раз уж такая традиция сложилась?
- Нет, нет, нет! Это – другая профессия! Связанная с космосом, и нельзя выйти на сцену, если не чувствуешь этой связи и предназначения. А Петров и Кондратенко – так они же потрясающие Актеры! Не уверен, что Роман украсил своей игрой «Молочный фургон»… Я несколько раз хотел сыграть в «капустниках», но в последний момент боялся, ведь сцена внушает не только уважение, но и страх! Поэтому, страх облажаться на всю жизнь сильнее магии сцены.

- Представляю, как вы любите актеров за то, что они – другие.
- Да! Это тяжелейшая, адская профессия! Поэтому я и стараюсь сделать их жизнь немного легче. Правда, они иногда чувствуют слабинку и возят на мне воду.

- Политика пряника и дубинки?
- Прямо там, где та дубинка!?

- Вы – Заслуженный деятель искусства России, Украины и АРК. Наверняка вы обласканы льготами и поддержкой.
- Как бы не так! Я – единственный режиссер этого театра, который не получил от города ничего! Я живу в однокомнатной квартире, которую купил за свои деньги. Все чиновники от культуры уверены, что, раз я служу в театре, значит, я что-то от этого имею! Им и в голову не приходит, что театр можно любить только потому, что это – Театр! Меня однажды командующий ЧФ РФ буквально в этом кабинете «покупал» в театр флота. Предлагал сразу квартиру в президентском доме, личную машину и очень приличную зарплату. Я отказался лишь потому, что в этом театре артисты, которые в меня поверили и пошли за мной.

- Кого вы мечтаете поставить? Какая книга осталась открытой у вас на столе дома?
- Шекспир… Всю жизнь к нему подбираюсь и не могу выбрать: что именно. Мне нравится все!

- Хоть маякните: комедия или?..
- Трагедия. Но в Севастополе страшно браться за трагедию, этот жанр здесь не любят.

- В кино есть пристрастия?
- Феллини. Он лучше других показал образный ряд режиссерского восприятия мира: сны, фантазии, иллюзии…

- Уход от реального мира?
- Конечно! Здесь, в театре, в этих стенах мы все защищены от внешнего мира и создаем другой мир, в который приглашаем и зрителя. Как только я выхожу из здания театра, меня снова влечет туда.

- Каким вы видите свой театр через пять лет?
- Переименованным в «Ренессанс» к столетию театра. В афишах непременно Шекспир, Чехов… Обязательно приглашенные режиссеры. Процветающий театр, любимый воспитанным умным зрителем. Мечтаю, чтобы в кинотеатре «Победа» открылись бы кукольный театр и мощный ТЮЗ. Еще вижу отреставрированный Художественный музей напротив театра…

- А лично для себя? Только искренне!
- Честно, не знаю! Какой-то счастливый спиннинг, чтобы рыба клевала даже без наживки!

- И, чтобы закидывать крючок можно было из окна кабинета!
- О большем и мечтать не надо!

В этом интервью многое осталось за кадром: отношение ВВ к своим предшественникам, к чиновникам от культуры, другим режиссерам, к СМИ – всего 33 наименования. Но на то он и Театра, чтобы мы до конца ничего о нем не знали! Иначе, пропадет тайна лицедейства и запах кулис.